Из-за конского падежа артиллерия и обозы Великой армии стали отставать. Нехватка орудий начала трагически сказываться во время боев, а из-за опоздания обоза рацион питания сделался очень скуден. Запас сухого провианта всего на три недели заставлял искать продовольствие и фураж на занятых территориях. Но французы просчитались. Если авангард еще кормился, то остальная часть армии вскоре начала недоедать.
Так, не вступая в серьезные столкновения с противником, французская армия слабела и таяла: из 448 тыс. солдат, перешедших Неман, до Витебска дошли лишь 255 тыс. Только 115 тыс. Наполеону пришлось оставить для защиты тылов и дорог. Наибольшие опасения вызывали насильно загнанные в наполеоновскую армию иностранцы, из их частей началось массовое дезертирство. Пример подали баварцы: более 6 тыс. человек ушли в леса. Они организовались в целые полки мародеров, грабившие крестьян и мешавшие пропитанию собственной армии. Даже гвардия, не принимавшая участия в боях, уменьшилась на треть. Известен случай, когда рядовой Молодой гвардии три дня умирал от жары и голода на обочине дороги, и никто ничем не мог ему помочь. Французская армия таяла на глазах. Ее огромное численное превосходство исчезало.
Позднее перешедшие Неман 199 тыс. солдат оказались каплей в море: их необходимо было рассредоточить на большом пространстве против других русских армий. Силы распылялись, а враг ускользал, как вода в решете. Стало ясно, что «Вторая Польская кампания» не закончится за 20—24 дня, как планировал Наполеон.
Н. С. Самокиш. Сцена из войны 1812 г. 1904—1905 гг.
...
Кстати, в самом начале похода, едва овладев Вильно, Наполеон вдруг засомневался в целесообразности дальнейшего продвижения в глубь России. Он сквозь зубы бросил кавалерийскому генералу Себастьяни: «Я не перейду Авины: хотеть идти дальше в течение этого года равносильно идти навстречу собственной гибели!» Возможно, тогда Бонапарт мог принять решение растянуть поход в Россию на два-три года: в 1812 г. овладеть Литвой, устроив там тыл, в 1813 г. совершить бросок на Москву, а затем в 1814 г. – на Петербург. Но все упиралось в ресурсы.
Если раньше Наполеон всегда был на коне, лично управляя своими дивизиями и корпусами вплоть до решительного сражения, то теперь он все чаще находился сзади двигающихся колонн, лишь отдавая распоряжения и без особого результата пытаясь оттуда влиять на ход событий. Среди его маршалов и генералитета не было уверенности в победе. Командиры устали от войны не меньше солдат. Они хотели спокойно наслаждаться нажитым богатством, а Наполеон гнал их на поле боя, на смерть. Мюрат постоянно брюзжал; обычно энергичный принц Евгений Богарнэ впал в мрачное уныние. Многие армейские генералы открыто проклинали своего императора. Среди них ходила мрачная шутка: «Наш император остановится, только завоевав Китай, но кто из нас доживет до этого дня?»
Только молоденькие офицеры жаждали приключений и были полны оптимизма. Они надеялись на богатую добычу, на повышение в чинах, на успех у русских красавиц. Никто из них пока не задумывался о том, что лишь немногие вернутся в Париж.
Наполеон понимал, что преследование русской армии смертельно опасно. В Витебске, где ему не удалось навязать Барклаю генеральное сражение, он сгоряча воскликнул: «Мы не повторим безумия Карла XII!» В раздумье он две недели простоял в занятом городе. Здесь Бонапарт получил два очень неприятных известия: в Стамбуле был ратифицирован русско-турецкий договор, а император Александр I призвал всех своих подданных подняться на войну с агрессором. Турция окончательно вышла из игры, а партизанская война грозила попросту растащить его армию, вынужденную отвечать на локальные нападения. Маршалы убеждали Наполеона не двигаться дальше. Тем не менее военный опыт подсказывал Бонапарту, что бездействие – это верная гибель. Необходимо навязать русским сражение. Написав домой императрице Марии-Луи-зе: «Все идет хорошо!», Бонапарт все же вышел из Витебска и двинулся дальше на восток.
Чего он ждал от генерального сражения? Русские солдаты дрались не хуже, чем при Аустерлице, Прейсиш-Эйлау и Фридланде, где часа весов с трудом склонилась в пользу Наполеона. А их генералы обладали опытом и были щедро наделены военными дарованиями, которым предстояло еще раскрыться. Бонапарта ждал враг упорный, мужественный, привыкший за сто лет империи к победам и очень разозленный поражениями начала XIX в. Удивительным людям 1812 года, «генералам своих судеб» удалось одержать верх над лучшим полководцем Европы и его Великой армией.
По идеологическим причинам в советское время их портреты подвергались постоянной лакировке. Требовалось показать основные черты военных деятелей далекой эпохи – героизм, талант и любовь к Родине. Все, что выходило за рамки схемы, безжалостно выхолащивалось из научных и популярных работ. А ведь каждый из героев был интересен и уникален по-своему. Теперь появилась возможность рассказать о Барклае, Кутузове, Багратионе, Милорадовиче, Ермолове и других, не скрывая достоинств и недостатков. Именно им посвящена эта книга.
Михаил Богданович Барклай-де-Толли. «Болтай, да и Только», или Белая ворона среди братьев по оружию
Выдающийся российский полководец Михаил Богданович Барклай-де-Толли при жизни незаслуженно подвергался нападкам и оскорблениям со стороны братьев по оружию – в армейской касте его не любили, но в выигрыше Отечественной войны 1812 г. его заслуга очень велика. Недаром один из главных недоброжелателей Барклая – князь Петр Иванович Багратион, уже раненный на Бородинском поле, просил передать де-Толли всего два слова: «спасибо» и «виноват». «Спасибо » —за стойкость соседней 1-й армии в сражении. « Виноват» – за все неласковое и несправедливое, что раньше говорил о военном министре.
Михаил Богданович (Михаэль Андреас) родился 13 либо 16 декабря 1757 или 1761 г. на мызе Памушис в Лифляндии в обедневшей остзейской семье де Толли, являющейся ответвлением шотландского рода Беркли оф Толли, известного с XI в. Предки нашего героя были сторонниками свергнутого английского короля Карла I и после подавления Кромвелем восстания в Шотландии покинули родину. Питер Барклай де Толли переселился в мекленбургский Росток, а его сын – Иоганн Стефан в 1664 г. оказался уже в Риге.
Его сыновья стали офицерами шведской армии. Старший, Вильгельм – дед Михаила Богдановича, занимал один из высоких постов в городском магистрате Риги. Когда Рига после завоеваний Петра I в Прибалтике была присоединена к России, Барклаи перешли на русскую военную службу. Это стало их призванием.
