обратил внимание на то, что противник уже привык к тому, что при наступлении с целью прорыва блокады основные усилия предпринимаются с внешней стороны. Удары же изнутри носят отвлекающий, сковывающий и, по существу, безопасный характер. Так было в Любанской и Синявинской операциях.
Убежденность Л. А. Говорова в необходимости изменения стратегии предстоящего сражения по прорыву блокады позволила Военному совету обратиться в Ставку и просить согласия на нанесение удара изнутри. Одновременно Военный совет считал необходимым усилить Ленинградский фронт 3–4 стрелковыми дивизиями. Остальные силы, включая мощную артиллерийскую группировку, намечалось изыскать на месте за счет собственных резервов. Ставка внимательно отнеслась к соображениям Военного совета и их одобрила. Но по запросам о помощи несколько уменьшила их, предоставив фронту одну стрелковую дивизию, четыре стрелковые бригады и одну зенитно-артиллерийскую дивизию. К началу операции численность личного состава фронта увеличилась на 10 % [19].
После этого Л. А. Говоров провел очень важную военную игру. В четырех кабинетах на втором этаже Смольного разместили «Большие тройки». Их руководители, исходя из сделанных расчетов, выдвигали войска, проводили артиллерийскую подготовку и переправу частей через реку, вводили в бой резервы. По телефону участники игры узнавали друг у друга обстановку, словно находились на поле боя. Командующий фронтом оценивал каждое их решение, давал новые вводные. Особый упор он делал на правильное использование артиллерии, которая, по его замыслу, должна была обрушить на противника огромную силу удара, какого ему до этого никогда не приходилось испытывать.
В полосе наступления в 67-й армии сосредоточивалось около 2000 орудий и минометов. Средняя плотность артиллерии на 1 км фронта составляла 144 ствола. Кроме того, к участку прорыва были подтянуты три полка и 12 отдельных дивизионов гвардейских минометов. Этап за этапом проигрывался ход операции на всю ее глубину, до места встречи с войсками Волховского фронта. Принимая решения, Л. А. Говоров основывался на точных расчетах. Его мышление отличалось математической направленностью и глубиной анализа обстановки. Он, как никто другой, понимал природу боя и учил воевать действительно по-суворовски – не числом, а умением, противопоставляя сильному и коварному противнику находчивость и дерзость, высокое боевое мастерство [20].
В эти дни стало известно, что на Невском пятачке в районе Московской Дубровки на нашу сторону перешел немецкий унтер-офицер. На предварительном допросе он показал, что был чертежником в оперативном отделении 170-й пехотной дивизии. Свой переход на сторону Красной армии объяснил ненавистью к гитлеровскому режиму. Переход этого унтер-офицера был приятной неожиданностью. В 67-й армии в это время находились генерал-майор Г. Ф. Одинцов и начальник разведотдела штаба артиллерии полковник Н. П. Витте. Вечером они допросили перебежчика и спешно направили Военному совету донесение, в котором говорилось, что 170-я пехотная дивизия в составе 391, 399 и 401-го пехотных полков обороняет левый берег Невы от устья реки Мги до Шлиссельбурга. Дивизию поддерживает 240-й артиллерийский полк, который имеет три дивизиона 155-мм гаубиц и один дивизион 150-мм тяжелых гаубиц. Кроме этого, были указаны районы вражеских огневых позиций и места наблюдательных пунктов.
В протоколе допроса перебежчика указывалось, что 2-й Городок – самое слабое место во всей системе обороны. Наиболее сильно укреплен и хорошо развит в инженерном отношении с очень плотным насыщением огневых средств участок между 2-м Городком и Шлиссельбургом. Все это полностью противоречило выводу разведки фронта, на основе которого было решено нанести главный удар на Марьино, где оборона считалась слабее, чем во 2-м Городке и Шлиссельбурге. Генерал П. П. Евстигнеев немедленно доложил о допросе перебежчика начальнику штаба, командующему и членам Военного совета. Л. А. Говоров приказал срочно доставить унтер-офицера в Ленинград и разведке фронта произвести квалифицированный допрос.
На следующий день перебежчик несколько дополнил свои прежние показания. Все эти сведения подтверждали ранее добытые разведкой данные об обороне противника. При повторном допросе «чертежник» сказал, что он готов оказать Красной армии любую помощь в разгроме гитлеровских войск под Ленинградом. Ему дали карту и попросили обозначить на ней оборону противника, его огневую систему на левом берегу Невы от 2-го Городка до Шлиссельбурга. Перебежчик сказал, что лучше это сделать на кальке, ведь карта относительно мелкого масштаба и на ней трудно показать в крупном масштабе все узлы сопротивления, опорные пункты и главные огневые точки. В назначенный срок от него получили аккуратно вычерченную схему. Изучая ее, было установлено, что примерно половину огневых точек перебежчик показал верно. Это подтверждалось данными нашей разведки.
На схеме немецкая оборона в районе 2-го Городка была показана в масштабе 1:2000, а на участке между 2-м Городком и Шлиссельбургом в другом, более мелком – 1:5000. Поэтому создавалось впечатление, что во 2-м Городке огневых точек совсем мало, в то время как левее картина резко менялась. В населенном пункте Марьино, севернее и южнее его, пулеметных и орудийных дзотов было гораздо больше, чем прежде считала разведка. Находились они на переднем крае или в ближайшей глубине обороны. На нашей карте большинство из них не значилось. Не отразил унтер-офицер противотанковые пушки и крупнокалиберные пулеметы. Причины этого предстояло выяснить на очередном допросе. Вскоре перебежчик окончательно сник и стал говорить правду. Признался, что он вовсе не унтер-офицер, а лейтенант, получил специальное задание перейти на сторону Красной армии с целью дезинформации ее руководства относительно обороны на невском направлении. Фактически же укрепления в районе 2-го Городка являлись костяком обороны гитлеровцев на невском участке. Здесь все каменные здания, особенно подвальные помещения, были приспособлены к обороне – в них оборудовали пулеметные и орудийные огневые точки.
Сообщение засланного германского «перебежчика» было использовано советскими войсками при прорыве блокады.
Эти и другие мероприятия способствовали более продуманной организации операции по прорыву блокады Ленинграда, начавшейся 10 января 1943 г.
Активное вхождение генерала Л. А. Говорова в командование Ленинградским фронтом подчеркивало его стремление как можно быстрее познать все проблемы, связанные с жизнью фронтового города, увидеть его сильные и слабые стороны, определить круг значимых проблем. Своей жене, Лидии Ивановне, о своем вступлении в ряды Ленинградской партийной организации 16 августа 1942 г. он писал: «Ты знаешь, какое значение я придавал званию члена партии. Сейчас я завоевал право на это звание (8 августа 1942 г. ему был вручен партийный билет. – Б.Б.), лично удовлетворен, и ты понимаешь, как это помогает моей работе… настроение у меня боевое, впереди большие сражения, нужно много сил, но мы все-таки победим. На мне ответственность за Ленинград, и я не отдам его врагу, ибо побежденным бывает только тот, кто сам признает себя побежденным…» [21]
Большое внимание было уделено скрытности подготовки операции. Разработка всех планирующих документов велась строго ограниченным кругом лиц. Перегруппировка и сосредоточение
