– Не внимали уговору моему! – пенял архиепископ. – Выгнали с великим бесчестием князя Василия Александровича… Пейте же теперь воду нечистую, что сами возмутили.
Гость – тучный седой новгородский посадник Ананий – глубоко вздохнул, парчовый опашень поправил, робко откашлялся…
– Да ведь не из чужих мы князя-то взяли. Чай, князь-то Ярослав Ярославич братом доводится великому князю Александру Ярославичу…
– Своей головы не жаль, а за Великий Новгород крепко, всей душой скорблю!
– Видно, придется мне к великому князю с челобитьем ехать, – раздумчиво молвил владыка. – Благочестив он и душою кроток, пастырскому слову всегда внемлет.
Сумрачно и скорбно расстался владыка с посадником и тысяцким.
2
Великий князь Александр Ярославич с владимирскими полками и новоторжскими ратями раскинул воинский стан на последнем переходе от Торжка к Новгороду. Много силы было у Александра – и конной, и пешей, – а пуще всего страшен казался новгородцам бранный меч самого князя, тот меч, коим поражен был гордый свейский воевода Биргер, коим посечены были ливонские рыцари…
В парчовом походном шатре собрал великий князь совет ратный. Сведал он от новгородского перебежчика Михалки, что в городе к бою изрядно готовились, что выставили конные и пешие рати. Сын великого князя Василий, родич его князь Дмитрий Святославич, ближний боярин Борис – все ждали от князя Александра Ярославича ратного наказа… Но молчал великий князь и, тяжко вздыхая, вглядывался порой на стоявший у входа в шатер свой бранный стяг, на котором святой Георгий Победоносец поражал копьем змия. Задумался благоверный великий князь.
Александр Невский поражает Ярла Бургера. Художник Николай Рерих. 1904
– А мой сказ, – бурно вымолвил молодой князь Василий, – тех послов и челобитчиков новгородских, князь-батюшка, на свои светлые очи не пускать. Надругались буйные новгородцы над нашей княжеской честью, и за то Новгород пусть в ответе будет. А рать их посечь!..
– Посечь? – со скорбной улыбкой отозвался великий князь. – Да ведь в Новгороде, сын мой, те же православные христиане живут, тем же святым молятся, что и мы. И я ли, грешный князь, волею Божией над Русью главой поставленный, я ли повелю разорять и жечь город русский, христианский?.. Мой ли меч, что вручен мне Господом для защиты православной веры, посечет и порубит головы людей русских, сынов единой земли?.. Страшное сие дело, сын мой!
– Полно, княже, – вмешался князь Дмитрий Святославович, ударив рукой по тяжелому мечу, – не кручинься! Сам не хочешь наказать новгородских смердов, так нам повели.
– Смердов! – опять с той же скорбной улыбкой сказал великий князь и неласково глянул на родича. – Чай, перед Богом-то, князь Дмитрий, мы все рядовые люди, простые грешники. И на князей, бояр и смердов равно зрит благое око Творца Вседержителя. Нам ли упреждать суд Божий?.. Нет, не откроются уста мои для веления жестокого!
Великий князь обернулся к ближнему боярину Борису. Тот – пожилой, степенный, благообразный – скромно стоял поодаль, внимая спору. Но глаза его любовно и радостно смотрели на князя Александра Ярославича.
– Боярин Борис! Что владыка Далмат говорит? Покорятся ли новгородцы? Повинятся ли в порухе нашей княжеской чести?
– Слезно молит владыка о милости, – ответил боярин, низко кланяясь великому князю. – Дозволь и мне за неразумных словечко замолвить.
Просветлело лицо доброго князя. Поглядел он на сына и родича. Те стояли хмурые и гневные.
– Ну, и вы не скорбите, – молвил он им. – Наложу я на новгородцев кару, чтобы ведали, что надлежит быть в повиновении… Авось, не понадобится кровь христианскую лить… Ступай за послами, боярин Борис.
Тихо и покорно вошли в шатер посланцы Великого Новгорода: архиепископ Далмат, тысяцкий Клим, бояре, игумены, иереи. Бледны были их лица, очи долу опущены. Страшились они великокняжеского гнева, вспоминая про дерзости своего буйного города.
Молча принял великий князь благословение от архиепископа. Хотел владыка просительное слово начать, но не дозволил князь Александр Ярославич – сам повел речь к своим ослушникам.
– Ты, владыка и предстатель Святой Софии! Вы-чины духовные и мирские! Внимайте слову моему великокняжескому. Тяжкую поруку нанесли вы нашей княжеской чести. Забыли вы все труды мои бранные, коими цел и силен стоял Великий Новгород. И за те вины, по моей власти великокняжеской, волен я вас покарать, волен город ваш на копье взять, вольностей вас лишить на веки вечные…
Святой князь Александр Невский. Художник Михаил Нестеров. 1894~1894
Суров был голос князя Александра Ярославича. Стоял великий князь, выпрямившись во весь свой рост богатырский, силой и властью сверкали его очи пламенные.
И в трепете упали на колени послы.
– Но смягчилось сердце мое, – говорил далее великий князь, – и умерил я правый гнев свой… Не зрю меж вами посадника вашего Анания? Где он? Чует вину свою?..
– Княже великий, – ответил владыка Далмат. – Занемог посадник Ананий от скорби и страха великого. Предается он на волю твою.
– Внимайте же воле моей. Не быть Ананье посадником в Новгороде. Не умел он властью своей пресечь злой умысел, недостоин он отныне и власть на себе держать. Коли сменит Великий Новгород посадника, отпущу все вины ваши.
Радостно засветились очи новгородцев, не ждали они столь малой кары.
– Да будет по воле твоей, князь! – сказал владыка.
Так милостиво обошелся великий князь Александр
Невский с мятежным Новгородом.
В. Петрович
1
Близкой сечи душа не дождется,
Как трава грозы и дождя.
В нетерпенье радостном бьется
Соколиное сердце вождя.
То же знамя, что было в Копорье,
Словно кречет, рвется в полет…
Только ветер с Варяжского взморья,
Снег и ветер да рыхлый лед!
Блещет сталью грудь Александра,
А на сердце легли как печать
В тонком складне из палисандра
Отчий перстень и русая прядь!
«Нет! Не жить Ярославову сыну,
Цепи нового ига влача…
Я на том целовал крестовину
На безжалостном теле меча!»
2
Копья выросли светлою чащей,
Повернулись и замерли вдруг,
В тишине раздавался томящий,
Нарастающий медленно звук;
Стонет лед над озерною бездной,
Рушит в прах за сугробом сугроб,
Глухо воет «кабан» железный —
Дикий вепрь тевтонских трущоб.
Тут и песни, и дикие стоны…
Не забыть до самых седин,
Как ревут хмельные тевтоны
И зубами скрежещет чудин.
Пусть идут – темны и зловещи,
Пусть надрывно гремит барабан;
В беспощадные русские клещи
Лезет злой немецкий кабан.
Тяжко дышит, придвинувшись близко,
Черный рыцарь на рослом коне;
Львиный коготь в пасть василиска —
Как созвездья на скользкой броне.
«Сгинь со света, Иудино семя!
В честной сече крадешься, что вор».
Князь обрушил на медное темя
Затуманенный стужей топор.
…Кровь ливонцев еще не застыла
На краях большой полыньи,
Как дружина ударила с тыла —
Против шерсти железной свиньи.
Есть, чем волка кормить на Узмени!
О пощаде молит вотще,
Перед князем упав на колени,
Командор в собольем плаще.
Повторяется в грозных раскатах
Справедливого мщения гром;
Груды тел в исковерканных латах
Словно стены железных хором.
3
«Счастлив тот, кто прошел через горе,
Ратным подвигом гибель поправ!
Дивный призрак провижу в просторе
Над сиянием мерзлых дубрав.
Пробежит по цветущему взморью
Заревая, поющая дрожь.
Вновь подступит к Варяжскому морю
Шелестящая русская рожь».
Князь очнулся… Сугробов седины
В ноздреватой рыжей руде…
Ветер, ветер!.. Да красные льдины
Шелестят на черной воде.
Он кричит дружинникам конным:
«По последним крепче ударь,
Новгородским да суздальским звоном
Провожай бегущую тварь!»
4
Князь с победою в Новгород мчится,
Тускло светит иссеченный щит,
И прибрежного камня частица
В палисандровом складне лежит.
Вечной памятью чести и славе,
Черным срезом на солнце блестя,
Крепкий камень в железной оправе
Пусть украсит перстень вождя.
Прославляя небесную кровлю,
Чистым снегом и светом дыша,
Словно сокол, закончивший ловлю,
Трепеща, ликует душа!
Великий князь Владимирский Дмитрий Иванович Донской
