Но не так легко было справиться с нами. Да и кроме того, внутренне, не показывая этого, большая часть командного и преподавательского состава школы была на нашей стороне Ведь они тоже были переведены на казарменное положение и тоже не могли часто видеться со своими семьями.
Когда один из курсантов пришел просить у своего командира пропуск в город, ссылаясь на то, что у него настолько серьезно заболела мать, что врачи опасаются смертельного исхода, командир роты ему отказал, ссылаясь на то, что он уже использовал данный ему лимит пропусков. Курсант настаивал, доказывая необходимость отпуска. Разговор закончился следующим советом командира:
— Знаете ли что, товарищ Петров, я бы на вашем месте не тратил попусту времени. Ведь пропусков у меня нет, а идти вам действительно надо. Проявите красноармейскую находчивость. После вечерней проверки — перелезайте через забор и идите себе домой. К шести часам утра возвращайтесь тем же способом обратно. В городе будьте осторожны и не попадайтесь на глаза комендантскому патрулю.
Петров так и сделал. Да и не только Петров, но и многие другие. Каждую ночь несколько человек всегда исчезало и появлялось только утром. Были, конечно, провалы и неприятности на этой почве, но в общем все это сходило более или менее благополучно.
Во время пребывания в школе, я подружился с артистом ленинградской государственной сцены С-ким, тоже мобилизованным и направленным в нашу школу. С-кий терпеть не мог военную службу, весьма отрицательно относился к существующему строю, но как артист он, довольно быстро вошел в «роль офицера». Сценические навыки давали свои плоды и С-кий прекрасно научился изображать из себя настоящего «душку-военного». Интересный собеседник, неиссякаемый источник самых невероятных анекдотов, весельчак и балагур и, вместе с тем, человек, в котором ясно чувствовалось хорошее воспитание, он сделался незаменимым для всего командования.
Играл он в школе также изумительно, как и на сцене. И лишь оставаясь со мной наедине oн делался самим собой, отводя душу и горько жалуясь на всю эту комедию, которую он должен разыгрывать для того, чтобы как то добиться более-менее сносного существования.
И мне, и ему, нужны были пропуска в город. Но несмотря на свою близость к «верхам» С-кий все же не мог добиться регулярного получения отпуска.
Часто мы с ним сидели, уже после отбоя, в помещении, где стоял кипятильник с водой; это было излюбленное место, чтобы посидеть и поговорить. Стояла уже глубокая осень. В казармах везде было холодно, а топлива не было. Здесь же внизу, в маленьком подвальном помещении стоял куб с водой, в котором всегда должен был быть кипяток для нужд всей школы. Он постоянно топился дровами и здесь было тепло.
В нашей тяжелой и отвратной для большинства жизни был один приятный момент. Когда все укладывались спать, мы с С-ким спускались в подвал. Там стояла полутьма от синей лампочки. В топке потрескивали дрова и тонкие блики огня отражались на полу. Пахло еловой смолой; стояла тишина, нарушаемая лишь бульканием воды в кипятильнике, да откуда то снаружи иногда доносились раскаты артиллерийской канонады. Здесь мы проводили почти все свободное время, делясь впечатлениями, воспоминаниями, делая прогнозы на будущее.
Однажды, когда я вечером, по обыкновению, спустился в кипятильник, чтобы выкурить папиросу, туда вдруг стремительно влетел С-кий:
— Слушайте, хотите ходить регулярно в город? — спросил он.
— Что за вопрос, конечно, хочу!….
— Можете достать спирт?…
— Могу, но в каком количестве?
— Ну, примерно, около 300–350 грамм за отпуск двоим, вам и мне.
— А кому это надо?
— Да, политрук нашей роты выпить хочет, но ничего нет. А ему дали несколько бланков пропусков, чтобы он мог по своему усмотрению посылать курсантов в город, для выполнения всякого рода поручений, связанных с политзанятиями. Ну, так вот, я с ним договорился, что эти «поручения» выполним мы с вами, а за это…. — и он сделал выразительный жест рукой, щелкнув себя пальцами по шее.
Моя сестра работала лаборанткой и имела возможность приносить домой некоторое количество спирта. В мирное время это было никому не нужно, но в то время, о котором я рассказываю, спирт был в цене и достать его было невозможно, а поэтому я и просил ее «подзаняться» спиртом.
В результате этих несложных «операций», мы с С-ким регулярно получали пропуска для выхода в город и бывали дома, у родных и знакомых, скрашивая этим свою неприглядную жизнь. Возвращаясь обратно в школу, я нес в кармане флакон с чистейшим спиртом крепостью в 90 градусов. Флакон передавался С-кому, тот исчезал с ним, а потом в комнате политрука шло пьяное веселье, больше похожее на похоронную тризну.
Однако, эти комбинации со спиртом, во первых были небезопасны, ибо все это могло быть рано или поздно обнаружено командованием, а во вторых — они носили чисто индивидуальный характер и не решали вопроса о «прорыве железного занавеса» для остальной массы курсантов.
Все те, из них, кто должен был идти в город, применяли или способ ночной самовольной отлучки или применяли возможности, даваемые караульной службой.
Дело в том, что по приказу коменданта Ленинграда, все воинские части гарнизона должны были нести патрульную службу в городе. Задача этих патрулей состояла в том, чтобы проверять документы у прохожих, которые кажутся подозрительными, бороться со спекуляцией, наблюдать за общим порядком и…. проверять документы у военнослужащих, с целью борьбы с самовольными отлучками из воинских частей. Можете себе представить, что из этого получалось?
Патрульная служба использовывалась для посещения своих близких, а что касается проверки документов у военнослужащих, то никто из курсантов не хотел этого делать, зная, что каждый из нас, завтра, тоже пойдет в самовольную отлучку и тот у кого мы сегодня проверяли документы, завтра будет их проверять у нас. Создавалась своеобразная круговая порука, с которой военному начальству бороться было очень трудно.
А вместе с тем, свыше, по всей красной армии, все время, шли приказы о неуклонном проведении строгого казарменного положения для всех родов войск и недопущении выхода военнослужащих за пределы воинских частей.
Я уже указывал ранее, чем вызывалось все это. Но помимо влияния гражданского населения в смысле развития «вредных» настроений, была и другая причина, заставлявшая командование красной армии всеми мерами не допускать общения армии с населением. Этой причиной была окончательная нищета народа, достигшая во время войны совершенно невиданных размеров.
