Коренным образом перестроилась летная школа. И отчислений по «неспособности» стало меньше, и по физическим данным стало больше людей подходить для [29] летного дела. Нам кажется, это объясняется тем, что медицинские испытания приведены теперь в соответствие со здравым смыслом и отличаются подлинно научным подходом к делу. Отбирают тщательно, наверняка, но без всяких так называемых «медицинских приемов», вроде описанных выше.
Методика обучения учлетов проработана всесторонне и настолько тщательно, что не оставляет никаких сомнений и недоумений. Все четко, ясно, понятно. И программа стала более обширной. Ученику дается около ста провозных полетов. Летая с инструктором, курсант изучает не только нормальный взлет, полет, посадку, но также элементы эволюции самолета в воздухе и почти все фигуры высшего пилотажа.
Инструктор уже не «бог», но он знает свое дело в тысячу раз лучше, чем его предшественники. Это друг, старший товарищ, опытный летчик, хороший педагог. Инструктор возится с учениками, как нянька с детьми. Он с ними на аэродроме, он желанный гость в общежитии курсантов. Он берет под особый надзор отстающих и делает все, чтобы только не отчислить ученика. Он стремится выпустить ученика надежным, хорошим, культурным летчиком. [30]
Самостоятельный полет
Несколько командиров воздушного флота приехало на Качу, в старейшую школу летчиков, школу высшего пилотажа. Нас направили сюда переучиваться. Приехавших распределили по группам. Та, в которую попал я, состояла из восьми человек. Инструктором был молодой по возрасту, но опытный, энергичный летчик и замечательный человек. Он нас вобрал, познакомился с каждым, объяснил распорядки в школе и предупредил, что работа будет трудная.
Он сказал:
- Хотя вы командиры, и довольно больших рангов, но здесь, в школе, вы будете на положении курсантов. Вам предстоит начинать с азов. Сами будете готовить самолет, мыть его, чистить, сами будете заливать машину бензином, маслом, выводить и заводить ее в ангар…
Нас это не смущало. Хотелось скорее начать учебу. Ждать долго не пришлось. На следующий же день начались полеты. Мы по очереди летали с инструктором, делая провозные полеты, сначала простые, а затем и сложные, с выполнением различных фигур.
Как- то случилось, что с первых дней у меня учеба пошла успешно, и я скоро оставил позади своих товарищей.
Тогда- то и начались мучительные дни. Инструктор, желая выравнять группу так, чтобы она шла дружно, чтобы все окончили вместе, решил придерживать меня. Все ученики делали по восемь-десять вылетов, а я -два. В вечерние часы вся группа также делала по шесть-восемь вылетов, а мне порой не доставалось ни одного. [31]
Зато в «наземных» делах недостатка не было. Я аккуратно бегал встречать самолеты после посадки, сопровождал машину, держась за крыло, к месту старта. Наловчился запускать мотор и перетаскал огромное количество бензина от границы аэродрома (туда он привозился на один полетный день) на свой «пятак», то-есть к месту, отведенному для работы нашей группы.
Операции с подноской бензина легли почти исключительно на меня, за что я и получил в группе шуточное прозвище «кухонный мужик».
Я досадовал. Несколько раз говорил с инструктором, просил:
- Дайте мне летать побольше.
Инструктор убеждал, что надо подтянуть всю группу, нехорошо, если я уйду вперед.
Так длилось полмесяца. А группа попрежнему шла неровно. По успеваемости группа получилась какая-то разношерстная. Наметились ученики сильные и слабые. Инструктор увидел, что трудно добиться, чтобы все шли ровно, и решил действовать иначе. Все стали получать более или менее равное количество полетов.
Мои дела быстро поправлялись. Погода стояла хорошая. Летали утром и вечером. Правда, уставали изрядно. Но кто на это обращал внимание!…
Очередные вечерние полеты. Я сделал уже четыре посадки и, решив, что на большее рассчитывать трудно, полетов мне больше не дадут, взялся за обязанности «кухонного мужика».
Захватил два огромных бидона и пошел за бензином. Бензин надо было наливать в бидон из бочки. Одному приподнять и наклонить тяжелую бочку было трудно, но мы как-то ухитрялись делать это. Только я схватился за бочку, как увидел вдали двух бегущих ко мне товарищей. Они что-то кричали и махали руками. Я оставил бочку и ждал. Запыхавшиеся товарищи подбежали и объявили:
- Инструктор не велел тебе носить бензин.
- Почему?
- Не знаем, он сказал, чтобы несли мы.
- Бросьте шутить, - рассердился я.
Но они вырвали у меня бидоны и налили их бензином. Мы пошли к своему «пятаку». По дороге товарищи не давали мне даже дотрагиваться до бидонов. [32]
«В чем дело? - недоумевал я. - Неужели инструктор заметил, наконец, что я больше всех ношу бензин, и решил сжалиться надо мной?…»
Пришли на «пятак». Самолет был в воздухе. Инструктор делал очередной полет с учеником. Вскоре он вернулся.
- Ну, давайте быстренько, заливайте бензин, - сказал он тем двоим. Потом расстегнул шлем, достал папиросу, закурил. Настроение у него было веселое.
- Спирин, - позвал он.
Я вытянулся в струнку.
- Садитесь, полетите сами.
- Один? - не поверил я.
- Один, - подтвердил инструктор.
Я был ошеломлен. Так вот в чем дело. Он щадил мои силы перед полетом и поэтому запретил нести бензин. Стараясь скрыть волнение, я быстро надел шлем, очки, перчатки, залез в кабину и привязался, как всегда.
Инструктор посмотрел, исправно ли работают все приборы, закрепил ремни в своей первой, сейчас пустой, кабине. Вынул подушку с сиденья, чтобы она не выпала в воздухе, и обратился ко мне:
- Ну, так вот - нормальный полет по кругу. Делайте так, как всегда делали, летая со мной. Оторвитесь, наберите высоту. Ниже 150 метров не разворачивайтесь. Нормальный разворот, коробочка и - на посадку. Поглядывайте за воздухом - машин летает много, если кто мешает, не смущайтесь, идите на второй круг.
Он говорил спокойно и добрым, хорошим взглядом смотрел на мое радостно-смущенное лицо. Он хорошо понимал, что творится с моими нервами, и старался успокоить меня.
А я сидел, слушал его и чувствовал, как у меня дрожат ноги. Каблуки сапог стучали о педальное управление. Я вылетал один! Первый самостоятельный полет. Не только в группе, но и во всей школе. Хотя и не было на моем самолете красных ленточек, но весь аэродром знал, что Спирин летит один, и тысячи глаз наблюдали за моим самолетом.
Этот первый полет я сейчас помню во всех мельчайших подробностях. Вырулил на исполнительный старт, поднял руку, прося взлета. Стартер махнул белым флагом. [33]
