Выстрел перепуганного насмерть Оверченко не помог. Помощник начальника тюрьмы доложил начальству о побеге. В киевском жандармском управлении приняли самые энергичные меры к поимке беглецов и, как полагается, немедленно телеграфировали в Петербург. Тюремщики и примчавшиеся на подмогу полицейские обшарили всю округу, но искровцев и след простыл. В Киеве и Петербурге было решено, что искровцы попытаются перейти границу. Из Киева в Вержблово пограничному жандармскому офицеру была отправлена шифрованная срочная телеграмма: «Восемнадцатого августа из Киевского тюремного замка бежали одиннадцать политических арестантов… Благоволите усилить наблюдение за проездом из России за границу лиц, внушающих подозрение, и в случае сомнения самоличности арестуйте и телеграфируйте».
Телеграммы были отправлены на все пограничные пункты западной границы и в 295 городов Российской империи.
Жандармы явно поспешили. Литвинов и его друзья в тот день даже не собирались переходить границу. Это произошло лишь через две недели. Где был Литвинов эти дни, что он делал?
В марте 1951 года Литвинов рассказал об этом на торжественном собрании, посвященном 50-летию «Искры». По плану, разработанному киевской организацией «Искры», ночевки в городе исключались, ибо опасались неизбежной облавы. Беглецы должны были сами разработать дальнейшие маршруты. Предполагалось, что Литвинов и еще три товарища в ту же ночь выберутся из города на лодке по Днепру. Лодка была заготовлена и ждала их в условленном месте. Но неожиданно все изменилось. «Спустившись по веревке, – рассказывал Литвинов, – я бросился бежать, но в нескольких шагах попадаю в овраг и натыкаюсь на человеческое тело. Кругом тьма тьмущая… Человек тяжело дышит и едва смог назвать свое имя. Оказалось, что это один из наших беглецов, Блюменфельд, который вследствие сердечной слабости и сильнейшего нервного напряжения не в состоянии двигаться. Что же тут делать? Не оставлять же товарища в таком беспомощном положении. Я пробовал было нести его на себе, но ноша оказалась непосильной. К тому же я сам до боли расцарапал руку при спуске по веревке. Оставалось лечь и выжидать, но тут раздался выстрел… Мы слышим шаги людей и топот лошадей проносящейся мимо погони. Проходит томительных два часа, мы слышим, как погоня возвращается. Из долетающих до нас ругательств и восклицаний узнаем, что изловить никого не удалось.
Тем временем Блюменфельд приходит в себя, и мы решаем тронуться в путь. Но куда направиться? На лодку опоздали – условный час прошел. С предосторожностями ползем по пустырю на четвереньках, пока не выбираемся на первую городскую улицу. Внешний вид у нас весьма не респектабельный: ибо ночь была дождливая, и мы, ползая, испачкали одежду. Прикидываемся пьяными: шатаемся, изображаем пьяное пение. Извозчик предлагает нам свои услуги. Мы садимся на дрожки и заявляем: «Вези в кабак, куда хочешь». Он привозит нас к какому-то подозрительному постоялому двору. Мы валимся на первую скамейку и делаем вид, что засыпаем «мертвым сном».
Выбравшись из кабака, Литвинов и Блюменфельд идут в баню, моются, чистятся, потом идут в другую. Так они весь день и ходят из бани в баню. Около двух недель прячутся в городе на квартире, рискуя ежеминутно быть выданными хозяйкой. Однажды ночью Литвинов и его спутник покидают Киев, полями и лесами пробираются на Житомирское шоссе и от ближайшей станции едут до Вильно. Там явка. Из Вильно они уезжают вместе с контрабандистом, который взялся перевести их через границу. Литвинов вспоминал: «На какой-то маленькой станции мы сходим с поезда и продолжаем путь на лошадях до пограничной деревушки, где проводим сутки, прячась в стогах сена от объездов пограничной стражи. С самой Вильны нам внушает подозрение один из спутников, молодой человек, который не сводил с нас глаз. Шевелится все время беспокойная мысль, не провокатор ли это, собирающийся „накрыть“ нас на самой границе, у заветной цели. Наконец ночью нас выводят из стогов сена, контрабандист предлагает пройти некоторое расстояние пешком, потом бегом, наконец слышим его радостное сообщение, что мы перешагнули границу, уже находимся на территории Пруссии и можем, если желаем, подкрепиться в находящемся неподалеку кабачке „хлебным вином“. На радостях пьют все, а мой спутник, принципиальный трезвенник, залпом выпивает стакан водки и сразу хмелеет».
Вскоре после побега начальник гродненского губернского жандармского управления доносил в департамент полиции, что полицейским агентам удалось получить три письма Литвинова, посланные из-за границы матери в Белосток.
Письма эти очень лаконичны, но позволяют понять, что чувствовал и переживал в те дни молодой искровец, вырвавшийся из тюрьмы.
«10 сентября, Станупенель.
Из Лодзи Вам сообщили, вероятно, каким образом я распростился с Лукьяновским замком и с Россией (не навсегда). Известны Вам, значит, и некоторые подробности. Измучился я физически и нравственно за эти дни, как никогда. Но близок отдых. Десять дней чувствовал над головой дамоклов меч военного суда за побег, а теперь вне опасности. Поймите, что вследствие усталости писать много не могу. Напишу из Берлина или Швейцарии.
Любящий Вас Макс.
Пока пишите Берн, до востребования, Абрам Лурие, Швейцария. Привет всем».
«Берлин, 11 сентября.
Дорогие!
Только что прибыл в Берлин, так что отдохнуть еще не успел. Пока чувствую себя счастливым. Довольны ли Вы? Прощайте, напишу через дня 2–3 о своих планах. Целую.
Ваш Макс».
Письмо датировано полицией. Указаны следующие даты: 14.IX – 18.IX.
«Дорогие! Извещаю Вас о своем здоровье и благополучии. В Берлине за три дня еще больше устал. Сейчас уезжаю. Пока не приеду в Швейцарию и не отдохну немного, писать подробно не обещаю.
Ваш Макс».
Последнее письмо Литвинов писал на вокзале. Через час он сядет в поезд, чтобы уехать в Швейцарию. В вагоне третьего класса шумно и тесно. Поезд пробегает мимо помещичьих владений земли Бранденбург. За окном вагона мелькают черепичные крыши аккуратных домов, имения баронов, замки средневековых рыцарей. Поезд уходит все дальше на юго-запад.
Представитель «Искры» в Берлине советовал Литвинову и Блюменфельду ехать прямо в Швейцарию, нигде не останавливаться. Он знает, что петербургская охранка тесно связана с берлинским полицей-президиумом, и боится ареста беглецов. Но радость свободы пьянит Литвинова, энергия бьет через край, его обуревает жажда все видеть, побольше узнать. Еще в поезде он из газет узнает, что в Мюнхене проходит съезд Социал-демократической партии Германии. Там, конечно, Август Бебель. Надо остановиться в Мюнхене. Когда поезд приходит в баварскую столицу, Литвинов вместе с Блюменфельдом отправляется прямо на съезд. Там узнают о прибытии российских революционеров и устраивают им овацию.
