«Какая «Грузия» в декабре?!» — удивлялся Всеволод Абдулов. Уточнение Вероники Халимоновой: «В декабре на юге дождливо и ветрено, никто обычно в круизы не ходит, их и в расписании нет. Они, правда, могли приехать на теплоход в гости». Марина соединила, вероятно, и рассказ о визите на «Грузию» и воспоминания о летних круизах. Но, может быть, «Грузия» совершала пассажирский рейс? Тем более что Зураб Церетели помнит, что в Тбилиси на знаменитую уже «грузинскую свадьбу» они летели самолетом:
«Следующим утром (после регистрации в загсе, следовательно, 2 декабря. — Я/7.) мы полетели ко мне на родину, в Грузию. Прилетели в очень хорошем настроении. Марина и так красавица, а когда мы выходили на веранду завтракать, я всегда говорил ей: «Настоящая женщина!» И Володя хитро подмигивал Марине».
Гораздо позже Марина сама скажет о том, что вначале был Тбилиси, а потом плавание на теплоходе. «В Грузии нам устроили колоссальный пир, и мы сидели семь часов за столом… Ну а потом мы были на теплоходе «Грузия», это было наше с Володей свадебное путешествие на теплоходе».
Но вернемся в Тбилиси…
Зураб Церетели: «Это действительно была уникальная свадьба, она напоминала музыкально-по-этическое представление. Высоцкий пел, гости
читали стихи Пушкина, Пастернака, Лермонтова, а грузины пели грузинские песни. Моя жена Инесса накрыла стол, блюда подавались на старинном Андронниковском сервизе, фрукты и овощи — на серебряных подносах. Но кто-то случайно задел выдвинутую часть стола, и вся посуда полетела на пол. Пришлось заново сервировать стол… Лобио, сациви, шашлыки, маринованный чеснок с душистой зеленью, с вазами и великолепными букетами, от которых исходил тонкий аромат».
Марина Влади: «В старом Тбилиси мы празднуем наше бракосочетание, состоявшееся в Москве всего за полчаса. Здесь нам устраивают настоящую старинную свадьбу. Женщины в черном суетятся в большом зале. Все тончайшие блюда грузинской кухни стоят на столах в серебряных подносах. Здесь и душистые травы, расставленные букетами, и маринованный чеснок, и лобио, и сациви, во дворе жарят шашлыки — все благоухает. Мы сидим в торце стола, оба в белом, и держимся за руки. Компания исключительно мужская. Женщины накрывают, подают и становятся поодаль, сложив руки на животе. Их красивые смуглые лица смягчаются улыбкой. Тамада поднимает первый тост:
— Пусть сколотят ваш гроб из досок, сделанных из того дуба, который мы сажаем сегодня, в день вашей свадьбы.
Когда к концу вечера ты неловким движением задеваешь стол, падает его выдвижная часть и разбивается дорогая посуда, мы просто не знаем, куда деваться от стыда. В ответ на наши смущенные извинения хозяин дома широким жестом смахивает на пол всю стоящую перед ним посуду. Потом по-королевски дает распоряжение снова накрыть стол. Из кухни приносят мясо, дичь, пироги. Последние осколки в мгновение ока убираются молчаливыми ловкими женщинами. Тамада говорит: «Тем лучше, начнем сначала».
Зураб Церетели: «Развалившийся на свадьбе стол — это плохая примета. Не предвещает долгой и счастливой жизни. И я очень переживал за Володю и Марину».
«Пир продолжается. В зале шумно и весело. Вдруг один из гостей громко спрашивает:
— Забудем ли мы выпить за нашего великого Сталина?
За столом воцаряется нехорошая тишина. Грузинская интеллигенция жестоко пострадала при Сталине, и, если некоторые люди относятся к нему с ностальгическим восхищением, хозяин дома, как и мы сами, считает его самым настоящим преступником»
Владимир Высоцкий в стихотворении «Теперь я буду сохнуть от тоски…» так прокомментировал эту ситуацию:
Правда, был у тамады
Длинный тост алаверды
За него — вождя народов
И за все его труды.
Марина Влади: «Я беру тебя за руку и тихо прошу не устраивать скандала. Ты побледнел и белыми от ярости глазами смотришь на того человека. Хозяин торжественно берет рог из рук гостя и медленно его выпивает. Сильный мужской голос вдруг прорезает тишину, за ним вступает стройный хор. Пением, точным и редкостным многоголосьем эти люди отвечают на упоминание о проклятых годах: голоса сливаются в звучную и страстную музыку, утверждая презрение к тирану, гармония мелодии отражает гармонию мыслей. Благодаря врожденному такту этих людей случайному гостю не удалось испортить нам праздник, и мы все еще сидим за столом, когда во дворе начинает петь петух».
Зураб Церетели устроил для Марины встречу, которая стала для нее и для Высоцкого большим событием: «Я повел Володю и Марину к Ладо ГУди-ашвили, тоже художнику. Увидев у него две работы Модильяни, Марина сказала, что тот дружил с ее отцом. Ладо спросил: «Как зовут твоего отца?» — «Владимир Васильевич Поляков-Байдаров», — ответила Марина.
Мы сели за стол. Ладо вышел в другую комнату и принес фотографию, где отец Марины Влади в Париже, в ресторане «Куполь», вместе с художниками П.Пикассо, Ф.Леже и А.Модильяни. Он долго рассказывал Марине об ее отце. Впервые она услышала многие эпизоды, о которых не знала. Это тронуло ее душу до слез…»
Подробнее об этой встрече написала Марина:
«Однажды утром мы гуляем по Тбилиси, и один из наших друзей показывает нам дом с высокими окнами: «Здесь живет художник Ладо Гудиашви-ли — друг Модильяни, Матисса, Делоне. В двадцатые годы он жил в Париже». Я говорю тебе, что мой отец, прозванный Владимиром Щедрым, наверняка был знаком с этим человеком… <…>
В глубине зала открывается дверь, и появляется человек с очень красивым лицом, седыми волосами, блестящими живыми глазами. Он идет к нам навстречу, раскрыв объятия:
— Я не мог умереть, так и не обняв дочь Владимира. Благодарение Богу, вы пришли.
Он прижимает меня к груди с юношеской силой. Потом приглашает нас сесть рядом с ним и велит принести еще влажные фотографии, которые он только что отпечатал специально для меня. Дрожащими пальцами он показывает мне на первом плане двух молодых людей: они обнялись за плечи и улыбаются в объектив. Я узнаю отца и Ладо в окружении самых знаменитых художников.
Ладо Гудиашвили начинает рассказывать. Ты как зачарованный слушаешь его: костюмированные балы, кутежи по мастерским, нищие друзья, Модильяни, Сутин, множество иностранцев, которые все живут недалеко от бульвара Монпарнас и каждый вечер допоздна засиживаются в знаменитом ресторане «Куполь»…
Художник провожает нас, снова долго обнимает меня на прощание. Мне грустно. Я знаю, что никогда больше не увижу его. Я ухожу, прижимая к груди фотографию, где мой отец и он, молодые и красивые, улыбаются жизни».
И еще один красивый эпизод из рассказа Зура-ба Церетели: «А вот я вспомнил очень символичную историю! У меня в Багеби мастерская наверху. Сверху, с горы хорошо виден Тбилиси. Так вот, утром я однажды увидел Марину на большом валуне, с золотым сиянием развевающихся во все стороны волос. А Володя присел на одно колено и с дикой страстью пел под гитару свои песни. И эхо разносило могучие раскаты его голоса.
