— На-ка вам! На-ка вам! Подавитесь!
После гибели брата Федор сильно изменился.
Будто заплутал в ближнем лесу: все слышит, знает куда выйти, а идет напролом. С чего это — он понимает, а сделать с собой ничего не может. Встряхнуться бы надо ему… Но как выбить из головы ту ночь, когда впервые лег без брата и его разбудил от тяжелого сна лежавший рядом с ним боец? Во сне снова видел смерть брата, проснулся, а слезы все текли и текли…
В бою он чувствует какое-то облегчение. В передышках же меж боями мучается от наплыва навязчивых мыслей. Не смог он уберечь брата… В силах ли был он сделать это? Их, сибиряков, на фронт прибыл целый состав. Всех Федор, конечно, не смог запомнить. Но от его вагона, хоть шаром покати никого. Последним пал его брат. Что же это? Может, они не умели воевать? А он, Федор, умеет? Видимо, солдату на войне не так уж долго суждено жить. Вторых номеров за две недели у него побывало несколько человек: кого ранит, кого убьет… И каждый раз невольно думается: сегодня его, завтра меня…
Без брата мучило Федора отсутствие общения. Оказывается, Василий унес с собой тот родной мирок, где можно было делиться всем тем, что у тебя на душе, где понятны каждое слово, жест, мимика, взгляд…
Федор стал беспокойным, раздражительным, молчаливым… Если кто обратится к нему, отвечает односложно: «да» или «нет». А сам занимается бесконечными солдатскими заботами: одежду починит, пулемет почистит, к ночлегу станет готовиться… Как ни сдерживался, успел поссориться со многими, раз даже подрался, когда какой-то мужик обозвал его ругательным, на его взгляд, словом «елдаш». Один бывший заключенный, как потом сам признался, стрелял по нему дважды во время атаки… Так в отношениях с людьми наступал тупик.
Кто знает, сколько бы времени Федор смог так жить? Однажды, когда 1243 полк после тяжелых боев за село Гущино вышел в район поселка Раменье, то ли с Урала, то ли из Сибири прибыло очередное пополнение. На сей раз прибыли непохожие на прежних — шумные, озорные. Были и такие, которые вели себя вызывающе, шутили с издевкой.
В первый же день случилось так, что фронтовики чуть не поссорились с этими вновь прибывшими. Фронтовики стояли у походной кухни за обедом. Тут молодой человек, которого дружки звали Михой, прибежал и протянул свой котелок повару, будто кроме него вокруг никого нет. Федору стало не по себе: "Ишь, откормыши тыловые…", вырвал у Михи котелок да швырнул в сторону. Миха полез было в драку, но оказалось, что вокруг были почти одни фронтовики.
На следующее утро к Федору прибежал его второй номер и, почему-то заикаясь и тараща глаза, сказал: "Тебя вызывают в землянку к комиссару Боровкову".
Что бы это значило? Неужто за случай у кухни? Надо же было ему связываться с этим молокососом…
— Товарищ политрук, по вашему приказанию прибыл красноармеец Охлопков! — буркнул Федор, как только зашел в землянку батальонного комиссара.
Боровков посмотрел на Охлопкова внимательно и строго. А Федор все же выдержал взгляд комиссара.
— Садись, товарищ красноармеец. — Комиссар пока зал на чурку. Разговор у нас будет долгим и обстоя тельным.
Федор бесшумно выдохнул: комиссар его не отчитал, еще приглашает садиться… 26
— Давно ли на фронте?
— Второй месяц.
— Видел вчера, как сбили наш самолет?
— Видел.
— Ну как?
— Тяжело.
— Если немцы окружат нас, ты поднял бы руки?
— Нет, я бьюсь насмерть.
— Это хорошо, товарищ красноармеец. — Комиссар закурил "козью ножку" и медленно, как бы про себя, продолжал:
— Мы знаем, что ты отличный пулеметчик. Видим, как ты в атаку встаешь в числе первых, с поля боя уходишь с последними. Несмотря ни на что, воюешь упорно и умело. О тебе пишут в боевых листках как о неутомимом мстителе. Так, да?
— Так.
— Все же придется оторвать тебя от пулемета. Со гласен?
Федор, догадавшись, что дело начинает приобретать серьезный оборот, вскочил с чурки и рявкнул:
— Есть, товарищ политрук! Комиссар почему-то улыбнулся.
— Товарищ лейтенант, вы что говорили мне о нем, а? Слыхали — он сразу согласился. — Боровков оглянулся на худощавого лейтенанта. Затем повернулся к собеседнику. — Как из винтовки стреляете?
Федор замешкался с ответом. Затем не очень уверенно сказал:
— Могу, наверно. Мало имел дела с винтовкой.
Комиссар расспросил его о прошлом: был ли охотником, имел ли опыт стрельбы из малокалиберной винтовки и других видов однопулевого оружия. Федор только тут понял, что его вызвали не по "делу Михи", и, успокоившись окончательно, рассказал комиссару, как во время военной подготовки на станции Мальта близ Иркутска немного познакомился со снайперским делом, как там занял первое место по стрельбе именно из боевой винтовки, потому вскоре и был отправлен на фронт. Он вспомнил и о том, как в 1932 году, когда по комсомольской путевке работал шахтером на золотых приисках Алдана, стал значкистом ворошиловского стрелка.
— О, если ты ворошиловский стрелок, то это совсем хорошо, обрадовался комиссар. — Так вот, слушай. Мы организуем снайперскую группу полка. Ты в эту группу первый кандидат. Но ты не переживай, мы тебя от пулемета насовсем не оторвем. Сам видишь, бои сейчас похожи на оборонительные. В обороне будешь снайпером, а при наступлениях возьмешь пулемет. Вот так. Что скажешь на это?
— Есть товарищ политрук! Согласен.
— Тогда поступаешь в распоряжение лейтенанта Василькова. Познакомься, вот он.
Обернувшись, Федор собрался было доложить по Уставу, но лейтенант жестом остановил его и велел идти пока в свой взвод до его вызова.
Разговор с комиссаром оказал на будущего снайпера прямо-таки исцеляющее действие. Может быть, тут сыграли роль внезапность вызова, раскаяние Федора по поводу неприятного случая с новичком или сознание того, что его присутствие на фронте необходимо. Во всяком случае то состояние смятения и неудовлетворенности, которые преследовали его после смерти брата, перестали мучить Федора. К нему постепенно вернулась обычная уверенность.
С дивизией Федор ходил на передовую еще несколько дней. Во время одной атаки увидел в овраге, как два молодых человека вертятся вокруг миномета. Первый, стоя без телогрейки, с невесть откуда доставшимся ему «маузером» в руках кричит:
— Круши их, подлюг! Бей проклятых! «Бывалый» — подумал Федор, ложась у оврага. Друг его, паренек с ушанкой, поддакивает ему:
— А ну, Ганс, получай аванс! Беги до Берлина без оглядки!
Сам-то паренек, как пролетит над ними снаряд, невольно нагибается. Тут Федор узнал в них Миху с другом и улыбнулся, мол, бывает же такое…
