— Бери, бери, старик. Я же сказал, что батина это вещица. Его парадную шинель с маршальскими погонами и пистолет передал в наш окружной музей, а тебе в знак дружбы презентую измеритель.
Я бережно держал изящную вещицу, некогда принадлежавшую маршалу Рокоссовскому. На одном винтике темнело пятнышко ржавчины и виднелась царапина, и я представил, как маршалу пришлось затягивать чем-то острым этот винтик. И еще обнаружил россыпь бурых точек на иглах.
Глядя на измеритель, я вспомнил фотографию из одной толстой военной книги, где генерал Рокоссовский склонился над картой, а на ней лежит этот самый измеритель, которым он отсчитывал расстояние на проложенном маршруте.
Фотография, как мне показалось, была сделана в июньскую ночь 41-го года, когда ему, командиру 9-го механизированного корпуса, поступил приказ о немедленном выдвижении к государственной границе.
Корпус хотя и назывался механизированным, однако в нем не было положенных по штату боевых и транспортных машин. И не было крайне необходимых лошадей и повозок, на которых можно было перевезти все нужное для боя.
Уточнив от пограничников положение противника, командир корпуса стал намечать рубежи возможных с ним столкновений. Привычно быстро он отмерял измерителем расстояния на карте, мысленно представляя движение колонн, своих и противника, и возможную завязку встречного боя. При этом он учитывал скорости неприятельских танков, бронетранспортеров, автомобилей и скорость движения колонн, в которых солдаты несли на плечах пулеметы, минометы, боеприпасы к ним.
В первый день подчиненные ему части корпуса прошли почти пятьдесят верст. Достигнув вечером назначенного района, солдаты, выбившись из сил, падали от усталости. «А если бы встречный бой?..» — обожгла генерала мысль. И он снова потребовал карту, и все ранее произведенные расчеты было напрочь отвергнуты.
24 июня мехкорпус вступил под Луцком в бой. 131-я мотодивизия мощной атакой отбросила передовые части врага за реку Стырь. 35-я танковая дивизия вступила в схватку с 13-й немецкой танковой дивизией. 2-я дивизия с ходу нанесла удар по моторизованным подразделениям противника, смяла их, обратила в бегство.
Уже первые бои подсказали ему необходимость проявления не только решительности и инициативы, но и широты взглядов на проводимую операцию.
— Надо видеть не только то, что перед тобой сегодня, но и заглядывать далеко вперед и на фланги, где находятся соседи, не забывать и о тыле. Военачальник должен предвидеть намного по времени вперед, — учил он подчиненных.
Один из военных журналистов, встретив генерала Рокоссовского осенью 1941 года на командном пункте под Москвой, попросил его расписаться на его карте.
— Ну что ж, уважу. Где карта?
Офицер достал из сумки карту Подмосковья. Пряча улыбку, генерал ее не взял, а сказал адъютанту:
— Принести из оперативного отдела карту Европы.
Когда адъютант Иван Жигреев принес карту, командующий аккуратным почерком вывел: «Специальному корреспонденту «Красной Звезды» политруку Трояновскому П. И. Воюя под Москвой, надо думать о Берлине. Обязательно будем в Берлине! К. Рокоссовский. Подмосковье, 29 октября 1941 года». Это было трудное время. Наши войска, неся большие потери, отбивали ожесточенные атаки. Однако выдержали. Полководческий дар, вера в победу командующего в немалой мере способствовали успеху.
А в 45-м году тот же журналист оказался под Берлином, на 1-м Белорусском фронте, где начальником штаба был давнишний сподвижник Константина Константиновича генерал Малинин. Журналист показал ему ту карту.
Прочитав текст, выведенный рукой Рокоссовского, начальник ниже приписал: «Удостоверяю, что мы в Берлине. Генерал-полковник М. Малинин, бывший начальник штаба 16-й армии, которой командовал Рокоссовский, 26 апреля 1945 года. Берлин»…
Разглядывая неожиданный и необыкновенный презент, я спросил Виктора Константиновича:
— И как же он попал к тебе? Когда это было?
— Случилось это в 1968 году. Месяца за два до кончины отца, — отвечал он. — Тогда я служил в Ростове. В связи со строительством стадиона СКА дел было по горло, и мне нередко приходилось бывать в столице: выпрашивать, выбивать необходимое. И, признаюсь, в этом отец мне помогал. Его телефонный разговор с чинами не оставался без внимания. Вот и в тот раз я позвонил ему прямо с вокзала. Набрал памятный мне номер: 202-84-73.
— В гостиницу поедешь потом, — сказал он. — А сейчас ко мне. Я один, все на даче.
Кроме квартиры на улице Грановского у отца была гостевая квартира, где останавливались часто приезжавшие к нему как к депутату люди из разных мест. Она находилась в доме неподалеку от гостиницы Прага, что на Арбате. Иногда в ней останавливался и я.
Я доехал на метро до «Библиотеки имени Ленина», а там до улицы Грановского, 3, где жили известные стране люди, рукой подать.
— Вы к кому?.. Ах, к Константину Константиновичу! — выглянула из каморки при входе консьержка. — Он предупредил.
По устланной на лестнице ковровой дорожке я поднялся на второй этаж. Напротив жил Молотов, а выше — маршал Конев.
Дверь открыл отец. Его вид поразил меня: лицо зеленое, изможденное, голос изменился: его пожирал рак.
— Пойдем на кухню. Я уже приготовил завтрак. — И стал разливать чай.
— Ну что вы, папа. Дайте… — засуетился было я, но он отстранил меня.
— Ты — гость, я — хозяин. — Подал тарелку с едой. — Как мама? Все еще в Анапе? Не болеет?
Я рассказал о ней, сообщил, что собирается переехать в Киев.
— Передавай привет. Пусть бережет себя… — Потом он предложил чем-либо мне помочь, но я отказался, ответил, что с делами справляюсь сам.
— Ну, как знаешь. А то не стесняйся!
Разговор мы продолжили в его кабинете. Светлый, с книжными полками, удобными креслами, кабинет был любимым местом отца. Здесь он работал или подолгу вел беседу, дымя сигаретой.
На этот раз я не почувствовал обычного уюта. На табуретах сложены папки с завязанными тесемочками. У стола в корзине ворох клочков бумаги. Любимое им конское седло на подставке, на котором он часто восседал, задвинуто в дальний угол. Заметив мое удивление, с виноватой улыбкой произнес:
— Решил, пока один, разобрать бумаги. — Тяжело вздохнув, продолжил: — Всему, Виктор, есть конец. Всему.
Он перевел взгляд на стол. На нем, с обвисшими краями, лежала карта с изображением обстановки и динамики какой-то фронтовой операции. Отец любил работать с картой: что-то на ней высчитывал, размышлял.
— И на этот раз на карте лежала коробка с карандашами «Тактика», командирская линейка, лупа для чтения мелких шрифтов, этот вот циркуль, — Виктор Константинович указал на измеритель, который я держал в руках.
