Я не была у госпожи С…вой с неделю. Этого отдохновения требовало здоровье мое: влажность адского жилища, где бедность и вместе ветреность заставили ее угнездиться, сильно стала действовать на мою физику: легкая боль в руке, которую я чувствовала еще дома, стала усиливаться до нестерпимости, и я постепенно теряла способность владеть ею.
В продолжение этого времени дама, присылавшая за мною карету, прислала опять звать меня на вечер: «У меня будут петь тирольцы, — писала она в записочке, — приезжайте послушать и сравнить их пение с тем, которое вы, верно, слышали в их родине, на их горах». Я приехала. На этот раз общество было гораздо многочисленнее прежнего, снова была я дорогим гостем, снова милая хозяйка сжала мои руки в своих как нельзя более дружески. Снова любопытство и внимание всех были обращены ко мне одной, и опять дамы, делавшие мне замысловатые вопросы, стали делать их и, как видно, в угодность своим приятельницам о таких уже вещах, что я была в большом затруднении как ей отвечать. Долговременная привычка говорить и поступать сообразно своей роли в свете делала для меня вопросы их и смешными и дикими вместе. Я не понимала, как могут они решиться говорить мне подобные вещи.
Получа множество лестных приглашений и ласковый выговор от хозяйки, что забыла ее и что верно не вспомнила бы, если б она не прислала за мною, я простилась и уехала. Надобно бы на этом кончить. Это было второе посещение, но как же не поверить, когда держат руку, провожают до дверей и говорят: «Позвольте нам надеяться, что вы не будете уже так забывчивы и приедете к нам, как только можете скорее».
— Что с вами, mon ami, что с вами — скажите, ради бога? — говорила госпожа С…ва, схватывая меня с испугом, как только я переступила через порог.
Я испугалась сама:
— А что?
— Да вы целую неделю не были у меня. Я думала, вы лежите при смерти больная!
— Да вы, кажется, успеете хоть кого уложить на смертный одр, если будете так пугать при входе. Я, право, думала, что вы уже видите на лице моем все признаки смерти: с таким ужасом вы бросились ко мне.
— Да как же не грех не прийти целую неделю! Разве так делают друзья?
— Делают иногда.
— Извините, никогда! Ну, да уж бог простит, вы теперь здесь, так все забыто. Расскажите ж мне, где вы были во все время? Кого видели? С кем познакомились?
Я рассказала.
— Вы пресчастливый человек, Александров! Все наперерыв хотят узнать вас, увидеть, познакомиться. Как бы я желала быть на вашем месте! Ну, кто ж были еще на этом вечере?
Я сказала фамилии тех, кого могла вспомнить. С…ва многих из них знала и захвалила насмерть.
Возвратясь домой, я нашла записку. Мальчик подал ее мне с каким-то необыкновенным глупо-торжественным видом.
— Что с тобою, Тишка?
— Приходили покупать ваши книги!
— А! Видно, и тебе наскучила эта розовая скала! Кто ж приходил?
— Не знаю.
— Почему ж ты думаешь, что это для покупки книг?
— Так сказал тот, кто был.
— Для чего ж ты не спросил, кто он таков?
— Так, что-то не пришло в голову.
— Умно!
Я стала читать записку и с первых слов увидела, что это не о книгах:
— Ты вздор говоришь, Тихон; тут совсем не о книгах пишут.
— Эту записку привезли две дамы в карете четверней. Они велели вам приехать к ним завтра, потому что они больны и никуда не выезжают…
Я услышала хохот у дверей — это была одна из моих родственниц:
— Как вижу, mon fre′re,[18] красноречие Цицерона ничто против витиеватого слога вашего Тишки! Я пришла звать вас гулять в Таврический сад, пойдемте, пожалуйста, нас большая компания, и все горят нетерпением вас видеть!
— И мне должно выступить напоказ!.. Увольте, ma soeur…[19] К тому же я не люблю гулять в Таврическом саду.
— Ах, что вы говорите! Это такая прелесть!
— Более чем прелесть: это рай, но я не люблю гулять в нем.
— У вас странный вкус!
— Может быть, но ведь вы знаете пословицу, что о вкусах спорить нельзя. Впрочем, я принимаю смелость думать, что мой вкус хорош: я люблю гулять там, где ни взору, ни воле моей нет преграды.
— Вы хотите невозможного: сады не бывают открытым местом. Их всегда огораживают!
— Ну, да на этот раз дело в том, что я не пойду с вами гулять! Прощайте, ma soeur, не удерживаю вас.
Кузина ушла, а я осталась разбирать записку, привезенную в карете четверней. Белые чернилы, дурное перо, которые не знаю где выискивали и подали приезжавшей даме, были причиной, что я не могла ничего понять из написанного; итак, оставя бесплодный труд разбирать неведомые письмена, предоставила завтрашнему дню решить эту задачу.
На другой день я оставалась дома часов до четырех, но никто не появлялся. Я взглянула печально на неколебимую громаду моих розовых книг и на последний золотой, который у меня оставался, и пошла на Васильевский остров, там было у меня старинное знакомство: вдова с двумя дочерьми и двумя же сыновьями. Первый раз еще пришло мне на мысль зайти к ним — и вот я отправилась.
Переходя Исакиевский мост, я увидела множество экипажей на площади против Академии художеств. На вопрос мой «для чего этот съезд?» — отвечали, что сегодня можно смотреть картины. Я вспомнила, что еще не видала славной картины Брюллова «Последний день Помпеи», и пошла за толпой.
Не моему перу описывать красоты этой картины. Как язык мой не имел выражения для чувств, так и перо не может передать их на бумаге. Я смотрела, дивилась, восхищалась и — молчала! Что можно сказать там, где все, что б ни сказала, будет мало?
От картины Брюллова нельзя идти в гости. Нельзя идти никуда! Лучше всего переехать Неву обратно и уйти в Летний сад.
Исполненная удивления к великому таланту славного художника, шла я задумчиво в свой обратный путь по широкой аллее Летнего сада. Визгливое восклицание: «Bon jour, mon ami», раздавшееся вплоть подле моего уха, заставило меня вздрогнуть и остановиться: это была госпожа С…ва с своим Володею. «Куда вы идете? Пойдемте с нами в Академию художеств, мы идем туда смотреть картины». «Я сейчас оттуда». «Нужды нет! Воротитесь с нами. Пожалуйста, mon ami! Soyez si bon,[20] сделайте это для меня, для вашей С…вой!»
Нечего делать! Я уступила, и на этот раз почти охотно: мне любопытно было слышать, какими именно выражениями будет она описывать несравненную картину Брюллова, итак, я воротилась и пошла вместе с ними, ожидая каждую минуту, что она воскликнет: «Чудная картина! Видели вы ее?» Но я напрасно ожидала этого; С…ва говорила во всю дорогу о параде и спрашивала меня, видела ль я его. «Не правда ли, как похож государь, наследник, все генералы, даже солдаты. Даже некоторые из зрителей чрезвычайно сходны!» Я смотрела на нее с удивлением: «Да с кем же все они сходны? Что вы такое говорите, чего я не могу понять?» «С кем? Странный вопрос! Разумеется, всякий сам с собою!» Я замолчала.
