— Если хотите иметь вождей, то вон рядом «Кресты». Вождей надо сначала освободить.
В тот же день вечером в руках у Петра был манифест ЦК РСДРП «Ко всем гражданам России», написанный Василием Каюровым. Пять дней ожесточенных уличных боев не пропали даром. И партия в первых же строках манифеста имела право сказать всему миру: «Твердыни русского царизма пали. Благоденствие царской шайки, построенное на костях народа, рухнуло. Столица в руках восставшего народа…»
И хоть не было в манифесте ни слова о Советах, еще 24 и 25 февраля Иван Чугурин и Александр Скороходов с другими товарищами в районах Питера начали выдвигать представителей в Совет рабочих депутатов, чтобы взять это дело в свои руки. И Владимир Ильич Ленин позднее отмечал: «…в феврале 1917 года массы создали Советы, раньше даже, чем какая бы то ни было партия успела провозгласить этот лозунг. Само глубокое народное творчество, прошедшее через горький опыт 1905 года, умудренное им, — вот кто создал эту форму пролетарской власти».[1]
Да, меньшевики были в обозе. Но пока революция сметала старую власть, эти краснобаи осмелели и появились в Таврическом дворце, чтобы помочь буржуазии создать новую власть.
Все пошло не так, как прикидывали еще недавно Скороходов и Смородин. Не было дня, чтоб не шли милые разговоры о свободе, равенстве и. братстве по французскому образцу, как говорил об этом Максим Горький. И мильераны прямо на глазах вызревали в каждой меньшевистской теплице, готовые распоряжаться властью, за которую не они умирали на улицах.
Молодежь Петроградской стороны просто опьянела от свободы, хотя ничто не изменило ее труда и быта: работала она на заводах часов по тринадцати, голодала и мерзла, дров и угля не подавали в достатке.
Кружковцы разбежались из «очага» в Геслеровском переулке, и возле Петра и Доливо-Добровольского Держалось человек семь самых стойких. Остальным была ближе удивительная и странная позиция меньшевиков, которую они развивали в своих газетах: «Нужно молодые, еще неокрепшие умы, еще не привыкшие разбираться во всех сложных вопросах политики и тактики, Держать в стороне от разногласий, раздирающих… социалистические фракции».
И часть молодежи держалась в стороне, что ни день с какой-либо «беспартийной» новинкой: даешь танцы, даешь спектакли, экскурсии, курсы кройки и шитья, словно в столице при двоевластии Советов и Временного правительства уже полный мир и в человецех благоволение!
Владимир Ильич Ленин вскоре объяснил эти причины доверчивого отношения масс к меньшевикам, к Временному правительству. Революция разбудила миллионы мелких буржуа, и они захлестнули многие слои рабочих своими взглядами на политику… Все шло под тем флагом «беспартийности», которым ловко прикрывался поэт Красный в «Новом сатириконе»:
И пусть с семнадцатого года
В веках царит из рода в род
Ее Величество Свобода,
Его Величество Народ!
Но Россия была действительно самой свободной из всех воюющих держав. И передовая рабочая молодежь стремилась к организованности по примеру старших.
Петербургский комитет большевиков уже 6 марта обсудил вопрос о содействии трудящимся юношам и девушкам в их стремлении организоваться.
Так появились на Петроградской стороне с марта 1917 года комитеты заводских мальчиков, исполнительные комиссии юношеских организаций, всякие другие союзы и кружки. В каждом из них было два-три большевика. И, хотя их голоса часто тонули в согласном хоре «беспартийных» краснобаев, они свое дело вели стойко. И через них молодежь узнавала, куда надо стремиться, чтоб во главе правительства стояли люди, никогда не забывающие о коренных интересах молодежи: право выбора с восемнадцати лет, право работать восемь часов, а подросткам — четыре или шесть…
Это была и радостная и трудная полоса в жизни Петра Смородина. В буднях, которые бывали ярче прежних праздников, в кипении страстей на митингах, просто на глазах у старших день ото дня расправлял плечи, рос и мужал Смородин. И не сторонился даже тех товарищей, которые, по его мнению, «лезли в могилу». Переспорить их ему удавалось не всегда, но, как старший по годам, был он при них, как пестун, неотступно. И, говоря его словами, все точил и точил «древо познания», с которого многие вкушали не только добрые плоды, но и отравленные сладким ядом краснобайства.
С шумной оравой молодых зачастил он на спектакли, особенно в Народный дом, где раз в неделю пел Федор Шаляпин. Хохотали над проделками ловкача в «Севильском цирюльнике», умирали от страха и не скрывали слез на «Борисе Годунове».
Петр выходил с ребятами из душного зала в предвесеннюю тихую ночь, пахнувшую свежим ветром с Балтики, поеживался, поднимая воротник пальто, и говорил со значением:
— Да-а, жалок тот, в ком совесть нечиста!..
А еще водил Смородин толпу ребят на Троицкую площадь, в цирк «Модерн» — старое деревянное здание: оно казалось огромным сараем в близком соседстве со строгим ансамблем Петропавловской крепости, лазурными куполами мечети и кафельным дворцом балерины Матильды Кшесинской.
Магнитом тянул к себе выдающийся клоун Виталий Лазаренко. Он говорил! Да так, что прозвали его большевистским клоуном.
В программе тех дней был еще один злободневный номер. Лазаренко читал четыре строчки:
Дрожат цари, когда идет свобода.
Но клоуну-то нечего дрожать:
Он из народа, он для народа,
С него короны не сорвать!
И уже делал удивительное сальто… на бычий пузырь. Тот лопался так, словно рвалась граната. И красноносый клоун весело резюмировал:
— Вот так и старый режим!..
Молодежь получила доступ в театры, в кинематограф. Но к серьезному образованию путь оставался закрытым. Средняя школа — гимназия, реальное и коммерческое училище — была не по карману, и мало кто из рабочих парней обладал необходимым запасом знаний, чтобы занять в них место. Учиться надо бесплатно, да и чтоб рабочий день длился не больше шести часов. Иначе подростку не уйти от станка даже в профессионально-техническую школу. Так ставили вопрос молодые большевики и наталкивали на мысль: в шестнадцать лет работай в одной упряжке со старшими, в восемнадцать — воюй на фронте, а голосовать в Советы, профсоюзы или Учредительное собрание призовут тебя в двадцать один год! Нет, так не пойдет! С заработком — тоже не пойдет: взрослым надбавляют по десятке, молодым — по трешнице! А спрашивают как с больших!.. Протестовать и требовать!..
