Так проходит полдень и вечер, наступает ночь. Но она не приносит долгожданного освобождения от изнуряющей жары. Раскаленные на солнце корпуса кораблей излучают невыносимый жар. Команда смертельно устала, но мужественно продолжает работать. Оркестры “Гебена” и “Генерала” веселыми маршами подбадривают измученных людей. Это снимает величайшую усталость и немного оживляет.
И так непрерывно, час за часом, продолжается дальше. Никто за этим не следит. Редкая картина. На воде длинный серый корпус “Гебена”, окруженный пароходами и баржами. Наполненные мешки, раскачиваясь, перебрасываются из пароходных люков и тяжело ударяют о палубу. Они быстро опустошаются и возвращаются обратно, в то время как следующие уже здесь.
Неутомимо тяжело работают и гремят черпаки, тем временем звучит музыка корабельного оркестра, стоит неописуемый шум. Вокруг корабля в бесчисленных лодках и челноках, шумя и глазея по сторонам, теснятся сицилийцы и сомнительный сброд. Все хотят что-то увидеть! Но что? Они ни разу не видели угольной погрузки?
Целиком погруженные в утомительную работу, мы без лишних церемоний отсылаем всех любопытствующих. У нас нет ни времени, ни желания для бесед. Болтающая, смеющаяся, шумящая и поющая толпа нам только обременительна и мешает работать. Хотя мы по возможности не подпускаем никого к себе, в суматохе кое-что украдено с борта.
Наконец приходят первые баржи с углем
Носятся слухи, что скоро мы снова должны будем оставить Мессину. Вечером на борт поднялась делегация итальянских морских офицеров с сообщением, что Италия держит строгий нейтралитет. Мы вежливо заметили, что находимся здесь в нейтральных водах, которые покинем через 24 часа после нашего прибытия. Сразу поняв ситуацию, адмирал Сушон хладнокровно дал ответ, что он усматривает нейтралитет Италии в этом известии и начинает отсчет 24 часов с этого момента. Озадаченные, офицеры снова отчаливают.
Этим удачным ходом мы получили драгоценное время, чтобы взять еще больше угля и раздобыть более точные сведения о противнике.
В 11 часов ночи работа идет полным ходом, все матросы получают по 5 почтовых марок с наказом написать домой родным. В одно мгновение испачканные потные руки откладывают лопаты и хватаются за карандаш. Несколько быстро написанных сердечных слов – печальный привет – возможно последняя весточка! И еще решительнее лопата врезается в уголь. Я не знаю никого, кому можно было бы написать. В Германии у меня нет родственников, все они в России, свои 5 марок я отдаю товарищам. В неслыханных нечеловеческих усилиях мы стойко держимся всю ночь, перегружая уголь.
От усталости все валятся с ног. На “Генерале” можно наблюдать интересную картину. На белоснежных койках кают первого и второго класса в поту и грязи, в своей черной от угля одежде – те, чьи усталые члены больше не могут двигаться. Лишь короткие полчаса – и уже следующие отработавшие заходят в каюты, чтобы разбудить товарищей и самим броситься на койку. На “Гебене” из- за шума не сомкнуть глаз. Но и здесь повсюду, словно мертвые, лежат смертельно усталые матросы. Камбузы “Гебена” и “Генерала” заботятся об обеде – хлеб, кофе, лимонад. Есть даже шоколад. При такой работе всегда хочется пить. На “Генерале” даже ухитрились отыскать место, где есть пиво.
Снова светает. 6 августа. Что принесет день?
К этому времени принято 1200 т угля. Этого еще по-прежнему мало. Что такое эти 1200 тонн на Родине, где уголь доставляют на удобных баржах. От 3 до 4 часов работы – и уголь уже на борту. А здесь это требует прямо- таки нечеловеческих усилий. Погрузка угля с вовсе не приспособленных пароходов, где нет практически никакого оборудования – сложнейшая и утомительная работа, какую мы когда-либо делали.
Но помощи нет, нужно продолжать. Уже свыше 12 часов – без перерыва – мы грузим уголь! Между тем надо противостоять настоящему наплыву добровольцев, особенно со стоящих на рейде торговых судов! Все тщательно обследуются корабельным врачом. Те, кто может остаться на борту, безмерно рады; они, каждый по своей пригодности, распределяются по отдельным постам. Но безутешны те, кто признан негодным, с грустными лицами они снова расходятся. В нервозности работы полностью пропало ощущение опасности положения, в котором мы находимся в Мессине. Но, фактически, мы здесь в ловушке.
Радиостанция “Гебена” снова уловила прошлой ночью близость английских и французских радиопереговоров. Неоднократно на севере и юге пролива показывались облака дыма. Итак, противник вышел на след и должен теперь подойти сюда, собрать свои силы у обоих выходов пролива Мессины. Это известно также из сообщения входящих судов, которые тут и там наталкивались на английский и французский военные корабли.
Ничего другого не следовало ожидать; могущественному противнику больше не представится такой возможности, чтобы нас захватить. Так как в конце концов нам придется выйти из порта в нейтральные воды. Вчерашние объяснения итальянских морских офицеров не оставляют в этом сомнения. Наш “союзник” повернулся к нам спиной и со спокойной совестью бросает нас на произвол судьбы. Да, более того! Официальное итальянское заявление запрещает нам посылать любую шифрованную телеграмму. Теперь мы больше не можем посылать на Родину известия. Телеграфные сообщения они не отсылают.
Вопреки этому радиостанция “Гебена” все еще может пересылать шифрованные фразы через итальянскую радиостанцию. Из чувства товарищества итальянские радисты принимают телеграммы нашей станции и, несмотря на запрет, пересылают их дальше.
Тем временем наступило 12 часов дня. Лишь немногие еще настолько полны сил, что могут продолжать работать. Большинство, словно мертвые, лежат вокруг на палубе, с лопатами в мозолистых черных руках, их одолела усталость. Командующий эскадрой отдает приказ прекратить бункеровку. Это не имеет смысла, больше никто не работает. Принято 1500 т угля. Безусловно, команда должна хоть немного отдохнуть, надо хоть как-нибудь очистить корабль от грязи и пыли после угольной погрузки.
Значит, в 5 часов после полудни мы должны снова дать ход.
“Гебен” и “Бреслау” вновь готовы к бою.
*
Тут появляется нечто такое, что почти выводит нас из равновесия, чему мы не хотели верить. Безропотно мы снова выдержали почти нечеловеческое напряжение, больше, чем при 18-часовой бункеровке. Мы понимаем, что так должно быть. Но то, что произошло сейчас, мы в первый момент не сообразили: приказ “Попытаться достигнуть Константинополя” отменен! Что это должно значить? Что случилось, если теперь неожиданно отменяется то, что еще вчера было наивысшим приказом? Тысяча вопросов проносятся один за другим. “Из политических соображений заход в Константинополь невозможен”, – означает это далее. Таким образом, несмотря на договор о союзе, мы еще не имеем ясного представления о Турции. Странное стечение обстоятельств, задержавшее нас в одно мгновение, когда мы уже отдали все силы для достижения далекой цели.
