26 не ради простого любопытства дружил отец с возвращенными из ссылки декабристами, петрашевцами… Чего хотели они, во имя чего шли на казнь, на безвестное умирание в казематы, на каторгу?
Раз возникнув, такие вопросы не забывались им. В поисках ответов на них Алексей совершенно по-новому ценил теперь то, что совсем еще недавно и не подумал бы рассматривать с социальной точки зрения. Впоследствии академик вспоминал об этом в «Рассказе о моей жизни»:
«Царское правительство всегда боялось каких бы то ни было обществ и кружков, устраиваемых воспитанниками Училища. Боязнь эта доходила до курьезов. Я помню, как в назидание нам читали приказ великого князя Константина Николаевича о том, как несколько воспитанников старших классов решили устроить общество для эксплоа-тации богатств Севера. Даже в такой безобидной организации власти хотели найти политический оттенок…»
Там же, «у тети Кати», как по-родственному называется в письмах Екатерина Васильевна Сеченова, Крылов вновь повстречался с Александром Ляпуновым, и эта встреча предопределила их творческую дружбу на долгие годы.
– Ты знаешь, Алеша, очень хорошо, что мы вдвоем будем покорять Петербург. Он так же строптив, как и твое море. Согласен?
– Согласен, Саша!
– Во имя России!
– Да, во имя России! – Крутолобые, высокие, они были очень красивы в обещании служить Отечеству.
Тогда, после торжественного обещания, Александр сел за студенческие полукружья в университетских аудиториях, а Алексей – за конторку подготовительного пансиона, чтобы через год стать кадетом Морского училища.
1878 год. Сентябрь.
– На-а-флаг… смирно!
Трудно понять строгую прелесть этой звучной команды тому, кому непосредственно она не адресуется. На мгновение чуть растерялся и Алексей Крылов. Лишь на одно краткое мгновение, ибо уже в следующее его воображением завладели андреевский стяг, живые зовущие лица адмиралов Ушакова, Лазарева, Сенявина, Корнилова, Нахимова. Они когда-то тоже стояли во властном подчинении этой команды.
Алексей, вытянувшись в струнку, замер.
– Здравствуйте, кадеты, гардемарины и команда!
«О, сколько мне тянуться хотя бы до гардемарина», —
невольно подумалось юному кадету.
– Ничего, брат Алеша, ничего! – подбодрил вскоре приехавший в Петербург Николай Александрович, увидев похудевшего сына. – Перемелим, аки зерно на крупорушке, а?
– Всенепременно, господин бомбардир, ваше благородие господин прапорщик! – бодро ответил кадет Крылов, вытягиваясь перед отцом. – И Сонечке ни словом не обмолвимся, – вспомнив, как он долгое время в детстве называл мать, добавил Алексей, прищелкнув каблуками.
– Аминь! – сложив крупные ладони в лодочку, ответил Николай Александрович. – Вот теперь я вижу, что все в порядке, веди меня и показывай, где и как живешь, что делаешь.
Алексей, как хозяин, повел отца по огромнейшему зданию, в котором ему предстояло пробыть шесть лет.
Начал он это пребывание с высшей, 12-балльной оценки по всем предметам. Он опередил, по крайней мере, пятерых из шестерки претендентов на экзаменах в младший приготовительный класс: из 240 поступающих в Морское училище было принято лишь 40 юношей.
– Шаркуном, смотри, не заделайся, Алексей, – проговорил Николай Александрович после осмотра, пораженный великолепием гостиных, богатой картинной галереей, строгой роскошью всех помещений, от столового зала, огромного и сияющего, как само море, до уютных спален и будуаров. – Тут медведь-шатун неженкой станет… дэ-а, не в пример нашему корпусу, где все было по-солдатски.
– Не извольте беспокоиться, вашбродие, тут, значится, такая огромаднейшая библиотека, что пока всю ее одолею – пора придет в отставку подавать, не до расшаркиваний, господин бомбардир, – на манер обращения к раннему Петру Первому заверил отца Алексей.
– Ну, коли так, тогда за дело, сынок, с богом, давай, брат Алеша, прощаться.
Необъятный столовый зал, бронзовая статуя основателя русского флота в нем, нескончаемый поток мрамора и золота на стенах, там и тут уместившиеся на них связки боевых знамен, модель непобедимого брига «Наварин», вечные памятные доски с именами достойных выпускников училища, украшенные георгиевскими лентами, трофейные флаги и среди них гюйс, плененный пароходом «Владимир», – все это торжественно возвышало и звало свершить что-то до сих пор незнаемое.
Алексей вчитывался в настенные строки: «…Вид сего флага да возбудит в младых питомцах сего заведения, посвятивших себя морской службе, желание подражать храбрым деяниям, на том же поприще совершенным»
«Шаркуном, смотри, не заделайся», – вспомнилось отцовское предупреждение. Отдраенный и навощенный паркет блестел и разливался без конца и края…
Очень скоро распорядок дня стал таким, что времени не оставалось ни на разглядывание реликвий и мудрых наставлений на стенах, ни на изнеженное расхолаживание в роскошных училищных гостиных.
В 6 часов 30 минут серебряный горн трубил подъем, за побудкой – пятнадцатиминутная физическая зарядка. Ровно столько же времени – на завтрак. А там – пять часов уроков и четыре часа на так называемые свободные занятия. Это ведь только кажется, что их много – 240 минут; улетучиваясь без остатка, они полностью уходили на расширение кругозора, как то настоятельно рекомендовал делать в письмах отец, как то звало делать обещание, произнесенное вместе с Сашей Ляпуновым, – во имя России.
История. Математика. Вязание морских узлов и канатов. Математика… Математика. В мире чисел – необъятный простор для мыслей Алексея Крылова. Ему видятся не просто цифровые изображения, формулы, но за ними нечто конкретное, осязаемое, нужное и полезное, воплощение абстрактных знаков в человеческие дела.
Он гонит из своего воображения эти дела. Слишком рано. Сейчас ему нужна лишь стройность числовых выкладок.
– Кадет Крылов!
– Есть кадет Крылов!
– Отдайте приветствие шествующему навстречу вам адмиралу.
– Есть отдать приветствие шествующему навстречу его превосходительству адмиралу…
Полтора часа ежедневных строевых занятий совершенно необходимы, отношение к ним самое серьезное: четкость действий тела отражает гибкость и подвижность ума. Во многом отражает.
По всем общим предметам и специальным дисциплинам у Крылова одна оценка, высшая – 12 баллов. Это не такое уж частое явление в Морском училище, и потопу па усердного воспитанника с незаурядными способностями обращено двойное внимание – товарищей и начальников.
Начальству, право, впору хоть выдумывать для Крылова отдельный, тринадцатый балл для оценки знаний. Недолго думая, один из преподавателей, капитан 2-го ранга Бартенев, своеобразно пошел па нечто подобное. Выслушав ответ кадета Глотова о построении путей, лежащих между полюсом и дугою большого круга, которые длиннее этой дуги и короче локсодромии, преподаватель удивился четкому объяснению довольно сложного вопроса. Узнав же, что перед занятиями кадет Глотов консультировался по данному ответу у кадета Крылова, кавторанг Бартенев пожал руку Алексею и сказал:
