Первым к Стахановым пришел старый шахтер Матвеич. Высокий, седой, большерукий. Вышитая украинская рубашка, подпоясанная шелковым с кистями поясом плотно облегала его широкие плечи и грудь. Смуглое лицо, изрезанное морщинами в синих точках въевшейся в кожу угольной пыли. Матвеич степенно поздоровался с Алексеем и потребовал:
- Показывай свои хоромы. Посмотрю, как в нонешнее время шахтеры живут.
Старик обошел комнаты, заглянул на кухню, где хлопотали женщины, с уважением поклонился им и направился вслед за хозяином в кабинет. Удобно уселся в кресло, снял с телефона трубку, словно хотел звонить, но, когда центральная громко несколько раз отозвалась, опустил трубку на рычаг.
- Хорошо тебя устроили. Правильно, по заслугам. Ты сколько лет как в шахтерах?
- Восемь. С двадцать седьмого.
- А я здесь с девятьсот девятого. Считай, что второй четвертак разменял, а такой добычи, что с твоей легкой руки пошла, и слыхом не слыхивал. Молодец. По делу тебе и почести. - Матвеич еще раз оглядел комнату. - До революции в Кадиевке таких-то домов и не было. Пяток особняков для начальства, несколько бараков с нарами и копай-город. Я в шахту еще мальчишкой полез. Был саночником. Уголек на санках, на четвереньках из забоя оттаскивал. Забой узкий, лава мелкая, шахтер рубит то лежа, то на четвереньках, а я знай вывожу. Потом в коногоны выбился. Чтоб забойщиком стать, поставил подрядчику ведро водки - допустили к обушку. Я с ним и по сей день не расстаюсь. Рубаю уголек потихоньку, по полторы нормы, по две. В те годы несколько лет в бараке на вшивых нарах валялся. Зимой больно плохо было. Стужа, а одежонки доброй нет, из шахты придешь мокрый весь и сразу спать завалишься, во сне вся амуниция на тебе и просохнет. Потом, когда Степановну присмотрел, своим жильем обзавелся. Вот там, где сейчас наш клуб, выкопал землянку. Рад-радешенек был, а она поболе могилы всего раза в четыре. С осени и до весны всегда вода на полу плескалась. Но я горбыля с шахты натаскаю и мостки сделаю. Сгнивают, сбиваю новые, Двумя сыновьями в той землянке обзавелся, а дочка, та уже в собственном доме родилась.
Я как с гражданской вернулся, первым делом строиться начал. От рудоуправления нам, старым шахтерам, подмога была. Вот и начали мы капитальные дома ставить. Три года с женой штукатурили да плотничали, зато и дом теперь побольше твоей квартиры, и сад вырастили, детей воспитали. Только сыновья мои разбежались по свету: младший в Киеве учится, а старший - командир в Красной Армии. Дочка с нами живет, на нашей на шахте в конторе работает. Вот так-то вот, друг. А что касается землянок, так теперь нашу Кадиевку и в узнать, нет копай-города, нет землянок. Хотя, подожди, есть. Ты заведующего конным двором Пантюху знаешь!
- Это старика-то хромого?
- Хромой он теперь стал, от возраста. Раньше лихой мужик был. Всеми коногонами верховодил. Так он себе дом поставил, такой же как у меня, а в огороде сохранил свое прежнее жилье. Он меня как-то зазвал, пойдем говорит, выпьем но чарке. Привел в огород, смотрю - копанка его старая цела. «Вот, - говорит, - сохраню для потомства, заместо музея, чтоб наши внуки взглянули как их прародители жили...»
Гости пришли все сразу, пришли необычайно веселые в сопровождении духового оркестра. Музыканты расположились возле дома и начали играть вальсы, веселые песни. Смущенная, даже расстроенная Евдокия Иванова отвела мужа в сторону.
- Что делать, Леша? Все, что приготовили, на стол выставила, здесь-то всем хватит, а на музыкантов я не рассчитывала. Да их даже в наших хоромах не разместить.
- Гулять так гулять! - усмехнулся Алексей. - Пусть кто-нибудь из твоих подружек кошелку в руки и в магазин, накроем стол специально для музыкантов. Да денег не жалей: к нам же люди по-хорошему, по-доброму...
- Ты хоть зайди, посмотри, - взмолилась Евдокия Ивановна. - Все ли так. Я у трех соседей столы взяла, посуду.
Стаханов заглянул в столовую. Горы пирогов, холодец, винегрет, бутылки с вином и пузатые графины, в которых плавали красные стручки перца.
- Молодец, Дусенька! Зови гостей к столу!
Среди приглашенных был прославленный мастер отбойного молотка Свиридов, немного помоложе Матвеича. Известные забойщики с соседней шахты Терехин и Савченко. Машуров, Дюканов, Концедалов, друзья Алексея... Пришли и руководители городских организаций. Алексей подождал, когда все расселись, встал, по старому русскому обычаю низко поклонился гостям:
- Спасибо вам, дорогие товарищи, что пришли. Спасибо, что меня, крестьянина-бедняка, приняли в свою рабочую семью и научили работать. Спасибо, что так высоко оценили мой труд. Что касается рекордов, то вы сами доказали, что при освоении техники и новой организации работы они всем нам по плечу. Но я хочу сказать вот о чем. Нам нужно добиваться высокой добычи угля на каждом участке. Нужно по-хозяйски посмотреть, что мешает улучшить работу, и смело ломать старые, привычные порядки...
На этом необыкновенном новоселье говорили не только о производительности забойщиков. Обсуждались организационные недостатки, намечались пути их устранения. Матвеич долго и внимательно слушал и наконец не выдержал, шепнул что-то Мите Концедалову, и тот потребовал:
- Тише! Матвеич говорить будет.
- Давай, Матвеич! Давай! - поддержали его шахтеры.
- Я вот сижу, слушаю, - начал старит; - смотрю на вас и радуюсь. Я в гражданскую, когда по гнилому морю к Перекопу шел, упал, лежу и не могу встать, выдохся. Четыре коробки с пулеметными лентами на себе тащил. А мой первый номер с «максимом» на плечах, правда без станины, подошел, кричит: «Вставай, Мотька, вставай, в последний бой идем за светлую жизнь...» Вот в дожил я до светлой жизни. Шутка ли, сами шахтеры какое дело завернули. Дело государственное. Ты, Костя, не серчай! - обратился он к Петрову. - Я тебя за начальство не принимаю. Ты наш, шахтер, да еще от партии, и линии свою держишь правильно. Вот и давайте выпьем за нашу рабоче-крестьянскую партию большевиков. Это она тебя, Алексей, в рабочие произвела, на рекорд вывела и вот такими хоромами наделила. - Одним махом Матвеич опорожнил рюмку, поднял графин, посмотрел на свет, потом поставил на место. - Вот и пьете вы по-другому. Застолье уже идет какой час, а в графинах полно. Раньше как пили: бывало, с получки возьмем всей артели ведро водки, краюху хлеба и пьем. Правда, мы тогда пили, чтобы забыться да душу согреть. А сейчас нам забывать ничего нельзя, и душа незамороженная. - Окинув взглядом собравшихся, обратился к хозяйке: - Ты бы, Евдокия Ивановна, нас чайком побаловала.
Хозяйка с помощницами сменили на столе посуду Митя принес большой, брызгающий паром самовар. Началось чаепитие. Евдокия Ивановна взяла гитару, спела про кудрявую и веселое пенье гудка. Про ямщика и завьюженную степь. Эту песню подхватили мужчины Матвеич тоже пел. Потом вдруг попросил гитару. Взял несколько аккордов негнущимися, непослушными пальцами.
