Успешность заезда вождя определялась умением не допустить оппонентов на выступление лидера, а если они и появлялись в ничтожном меньшинстве, что тоже планировалось, то важно было под общий свист разъяренных сторонников изгнать хулителей. Этот эпизод, как говорится, «шел по высшим расценкам». Один лидер покидал город, на смену ему приезжал лидер другой партии, и все повторялось. Группа обеспечения (актив) была очень часто одна и та же, она принимала очередной заказ и приступала к работе. Впрочем, нашу иронию можно счесть преждевременной, так как мы ориентируемся на опыт той, единственной большевистской партии, строго регламентированной, с жесткой структурой и дисциплиной. Партии парламентского типа в межсезонье находятся в политической спячке, немногочисленный аппарат в это время фиксирует лишь свое существование. И, как исключение, проводит разовые акции регионального либо национального масштаба. Никаких иных действий парламентские партии не практикуют.
Избирательный блок, который возглавил Иван Рыбкин, скорее всего, не будет иметь партийного будущего в силу своей крайней неоднородности, хотя приверженность самого Рыбкина социал-демократическим взглядам общеизвестна. В этом смысле, хотя и на другом уровне, он совершал дрейф от коммунистических взглядов секретаря Волгоградского обкома партии в сторону сдержанного либерализма социал-демократического толка, отчасти повторяя путь Александра Яковлева. Тот факт, что Иван Рыбкин возглавляет Государственную Думу, где и варится многопартийная каша, дает ему и достаточные преимущества, и определенный риск в воплощении президентского замысла хотя бы уже потому, что он — президентский. Как глава Думы Рыбкин имеет шанс увести за собой часть фракций и тем самым нарушить монолитную оппозиционность подавляющего большинства парламентариев к движению «Наш дом Россия». А как следствие — сузить оппозиционное поле в парламенте. Но не следует забывать, что Иван Рыбкин — лицо избираемое. Появление его во главе предвыборного блока вызывает ревнивое отношение депутатов, что может перерасти в открытый демарш с требованием сместить Рыбкина с его поста. Такая опасность была особенно реальной весной 95-го года, когда об идее двух блоков было заявлено вслух. В этом случае Рыбкин мгновенно лишался своего главного преимущества. Бесспорно, значимой его политическую фигуру делают не его личные качества, о которых можно сказать много добрых и не очень добрых слов, а должность, запрограммированная на лидерство. Правильность наших предположений подтверждает политика, избранная Рыбкиным. Он дал максимально проявиться Черномырдину. Рыбкин понимал, что возможностей для значительной стартовой скорости у премьера неизмеримо больше. В его руках громадный аппарат исполнительной власти, который почти автоматически стал аппаратом движения. И финансовые возможности этих двух блоков нельзя назвать равными. В тактике Ивана Рыбкина присутствовала вынужденность. Будучи человеком осторожным по натуре, он спокойно пропустил Черномырдина вперед. До летних каникул Думы было еще далеко, и своими туманными заявлениями: то ли будет блок Рыбкина, то ли его не будет, и сам он еще не определился, надо ли ему возглавлять блок — пока это лишь предположения, предмет для дискуссии, а не свершившийся факт. Вот Черномырдин — другое дело, там все ясно. А в истории со вторым блоком еще надо думать и думать. Цель, в общем, была достигнута. Ненужных обострений в Думе не случилось. Туман вокруг блока № 2 оказался столь плотным, что невозможно было различить не только идеи, но и контуры людей. Вспоминаю приватный разговор, который случился у меня с Рыбкиным в удушливые от непривычной жары майские дни. Нас было трое: сам Рыбкин, Михаил Полторанин и я. Мы долго искали место для беседы. От кабинетов отказались сразу, они доверия не внушали. Рыбкин предложил вместе отобедать, и там — в душной присутственной комнате, где окна были распахнуты настежь, уличные шумы мешали разговору и женщина, следящая за столом, аккуратно исполняла свои обязанности, как и ветер, налетавший мгновенно по причине сквозняка, как и две женщины на правах хозяйственного персонала, накрывающие стол высокому начальству, вызывающие у меня какое-то смутное подозрение, и мое нежелание в их присутствии говорить что-либо… короче, все вместе взятое доставляло массу неудобств для разговора обстоятельного и конфиденциального, но менять уже что-либо было поздно, — мы разговорились. Нашу беседу правомерно назвать прикидочной и эскизной. Говорить о союзниках по блоку было непросто, да и Рыбкин осторожничал. Назывались вероятные кандидатуры, высказывались «за» и «против». Все понимали, что больше говорят о желаемом, нежели о реальном. Рыбкин делал вид, что его не волнует активность Черномырдина. И хотя он понимал, что время уходит, менять что-либо в своей тактике «скрытого маневра» и неспешных переговоров он не хотел. Хотя и другое справедливо: переговоры с предполагаемыми союзниками шли не просто, да и вести их особенно было некому. И тем не менее проще вести переговоры, когда лидер уже обозначен. Понимал он и другое. Преимущество в стартовой скорости блока Черномырдина бесспорно. Однако главная волна критики обрушится не на предполагаемое, а на явное. Напор оппозиции будет сосредоточен на главном раздражителе — партии власти. Наши предположения подтвердились полностью. Вслух о блоке и его перспективах Рыбкин заговорил в конце июля, накануне парламентских каникул. Ничего бунтующего в Думе на этот счет уже произойти не могло. В самые последние дни в списке блока была определена фигура № 2: генерал Борис Громов, по сути — главный антипод Павла Грачева. В двухблоковой комбинации был еще один скрытый замысел, дающий определенное тактическое преимущество. Наличие одного центристского блока, именуемого партией власти, неминуемо объединяет оппозицию и сосредоточивает ее на противоположном полюсе. Она и становится второй противоборствующей силой. Такая ситуация делает результаты выборов непредсказуемыми. Когда же на игровом поле появляются два близких к власти блока, то оппозиция вынуждена вести борьбу на два фронта, что всегда неизмеримо сложнее. Вот почему одной из важнейших тактических задач блока «Наш дом Россия», как это ни звучит парадоксально, есть помощь в создании блока Ивана Рыбкина. Иначе судьба «Нашего дома» обещает быть малорадостной. Так следует поступать и действовать с точки зрения профессиональной политики, но я почти уверен, что ничего подобного сделано не будет.
Июнь. Пятница. Накануне я встречался с Владимиром Шумейко. Договаривались о его выступлении перед журналистами телекомпании. Встреча традиционная. Собираемся на «Яме» (так прозвали здание компании на улице Ямского Поля). Одна из особенностей таких встреч — максимальная открытость политика. Теле- и радиожурналисты задают вопросы, затем появляются передачи «Пять ответов Владимира Шумейко» или что-то в этом роде. В этом разговоре Шумейко конфиденциальным тоном сообщает, что в городе Буденновске, это Ставропольский край, террористы захватили больницу. Факт неприятный, но как бы в общем ряду неприятных фактов. Какие-то террористы, какая-то больница. Шумейко говорит, что шума поднимать не надо. К вечеру, судя по всему, проблема будет решена. Подтянут спецназ, ОМОН. Особой озабоченности в его словах никто не почувствовал. После этой встречи я вернулся к себе, позвонил в «Вести», спросил, что слышно из Ставрополья. Отвечают: Басаев, человек из окружения Дудаева, захватил больницу в городе Буденновске, других деталей пока нет. Истинный трагизм происшедшего стал ясен через несколько часов. Премьер отдыхал в Сочи. Президент готовился к встрече «большой семерки» в Галифаксе. Мы договорились с премьером, что сделаем документальный очерк о его деятельности, предполагалась поездка Черномырдина по регионам России. И мы готовили команду телевизионного сопровождения. Все шло своим чередом. Чеченская эпопея перешла в завершающую стадию. Дудаев и его сторонники были оттеснены к границе с Дагестаном. В их руках оставалось не более 20 % территории. Федеральные войска приспособились к горным условиям и достаточно интенсивно выдавливали дудаевские военные формирования с казавшихся неприступными баз и горных укрепленных пунктов. Чеченская военная кампания подходила к своему финишу. Соотношение сил было несопоставимым. Дудаевские формирования стали испытывать нехватку вооружения и боеприпасов. Рассуждая здраво, у дудаевской стороны не оставалось выхода: либо признать свое поражение и капитулировать, приняв все условия федеральных властей, либо избрать партизанскую тактику, перевести войну в вялотекущий процесс, просачиваться на территорию России и использовать террор как фактор запугивания гражданского населения, а значит, как фактор давления на федеральные власти, что позволит вести переговоры (а они оставались последним дудаевским шансом не в фабуле капитуляции) с перспективой политического торга о статусе Чечни.
