Вот цитаты из книги:
Умерших в лагерях и колониях ГУЛАГа в 1942–1943 гг. было настолько много, что возникали чисто технические сложности с захоронениями тел.
Специальным приказом начальника ГУЛАГа НКВД СССР старшего майора госбезопасности Наседкина от 2 февраля 1943 г. умерших узников было разрешено хоронить без гробов и белья по нескольку трупов в одной могиле.
И дальше про Директиву:
Эту директиву администрация ГУЛАГа выполняла своеобразно. Действительно, цифры лагерной летальности резко пошли вниз. Но секрет снижения смертности в ГУЛАГе заключался не столько в улучшении медицинского обслуживания и условий содержания узников, сколько в так называемой актировке заключенных.
В соответствии с постановлением пленума Верховного суда СССР от 1 августа 1942 г. и последовавшей за ним совместной директивой НКВД, Наркомюста и Прокуратуры СССР от 23 октября 1942 г. за № 467/18-71/117с, заключенные, страдающие неизлечимыми недугами, освобождались из мест заключения, или, если использовать гулаговскую терминологию, актировались.
В соответствии с «расписанием болезней», утвержденным начальником ГУЛАГа, свободу получали лица, страдающие неизбежно влекущими смерть заболеваниями: истощением на почве авитаминозов, пеллагры и алиментарной дистрофии, белокровием, злокачественным малокровием, декомпенсированным туберкулезом легких, открытым бациллярным туберкулезом легких, резко выраженной эмфиземой легких и т. д. Иными словами, заключенные актировались, чтобы умереть.
Но смерть бывших узников фиксировалась не учетно-распределительными частями лагерей и колоний, а гражданскими органами. Распоряжением начальника ГУЛАГа за № 42/2325546 от 2 апреля 1943 г. учетно-распределительным частям категорически запрещалось вносить смерти актированных заключенных в лагерную отчетность.
Вот и вся секретность знаменитой «гуманной директивы»: просто палачи улучшали чудовищную статистику своих фабрик смерти…
Прости, мой дорогой папа. Я так и не смог узнать – ни обстоятельств, ни точную дату твоей гибели, ни место твоей могилы… «Пробив головой стену, что ты увидишь в соседней камере?» – спрашивает Ежи Лец. Я смог пробить головой, дорогой отец, несколько таких стен. И во всех соседних камерах видел тысячи, десятки и сотни тысяч таких, как ты. Но так много этих стен и камер… И не хватило мне сил и возможностей отыскать тебя в этом огромном множестве…
Прости прости прости…
Неожиданно прояснилась судьба моего довоенного друга Вани Смычковского. Раньше я писал, что он был мобилизован т. н. полевым военкоматом сразу после освобождения Деребчина весной 1944 года и погиб в первом бою как большинство «черносвитников». Новобранцев – необученных, безоружных, одетых в домашнюю одежду (свитку), бросали в бой, – единственный и последний для большинства. Бой для определения системы огня и минных полей противника. (Это решение, по свидетельству Ю. Коваленко, офицера особых поручений командующего фронтом Ватутина, принял Г. Жуков).
По спискам, приведенным в книге «Наш Деребчин», таким образом погибло более 200 человек только из одного села. Но Ивана в этом списке не было…
В картотеке Станислава Ивасько числился Смычковский Иван Арсеньевич из несуществующего села Шаргородского района. Я каким-то чудом вспомнил, что отца Ивана звали редким именем Авксентий, и что у Ивана был старший брат Николай. И тогда у Станислава всё «срослось»! В наградных листах Ивана и Николая отчество и место жительства было указано правильно!
Ивана призвали чуть позже, и судьба его была иная: он успел повоевать в составе 336 Верхнеднепровской Краснознаменной, ордена Суворова стрелковой дивизии. Воевал отлично: 19.04.45 г был награжден медалью «За отвагу» при форсировании реки Одер. Убит29.04.45 г. Похоронен на территории Польши. Лубское воеводство, г. Цыбинка, улица Белковска. Могила № 193.
Здесь лежит Ваня
Мощный Google Earth нашел Цыбинку и заботливо ухоженный Мемориал советских воинов, сложивших голову в ближних местах. Здесь много одинаковых пирамидок и братских могил с множеством фамилий. Вот только могилу 193 я не смог выделить, глядя из космоса…
Я уже не смогу тебя посетить, дорогой друг детства и соавтор сказа о Джусе, сложивший голову в бою…
Пусть эта запись будет вместо цветов на твоей могиле, одной из многих-многих...
И после смерти мамы у нас были еще потери. Переходя вечером Средний проспект ВО, погибла под колесами автомобиля Алла, дочка Володи Бурого. Я был представителем ее отца на следствии, которое велось ни шатко ни валко. Следователь оживился только, когда узнал, что обвиняемый дал 1000 долларов на похороны Аллы. Тогда он немедленно вызвал к себе обвиняемого, после чего тот был признан невиновным…
Хоронить Аллу отец решил в Коростене. Я выводил нанятый им автобус из города, после чего многочисленные друзья Аллы стали нашими хорошими знакомыми…
Володя плакал:
– Господи, за что ты меня наказал? Почему – доченька, наша гордость, надежда и опора? Я бы еще и доплатил тому, кто задавил бы сына!
Его сын был законченным наркоманом, все тянул из дома, потерял человеческий облик и медленно убивал своих родителей. Володя, человек веселый, щедрый и добрый, сам стал попивать. Однажды вместо самогона он хватил какой-то кислоты и долго лечился. Через несколько лет он умер…
Так же приемный сын Виктор ускорил гибель дяди Антона и тети Таси – моих самых близких людей среди отцовской родни.
Скорбный список родственников и друзей большой и продолжает расти. Конечно, это неизбежный и естественный процесс: все там будем. Но нестерпимо жаль тех, кто ушел досрочно, особенно – по вине своих близких…
Земли творенье – землей живу я!
(М. Г.)
24 мая 1988 года, после 33 лет службы, я снимаю навсегда военную форму. Мне назначена максимальная военная пенсия 250 рублей (наибольшая гражданская – 132 рубля). Теперь я совершенно свободная птица, и могу «стремлять» свой полет куда захочу.
А куда же я хочу? Когда-то думалось, что при такой пенсии я буду заниматься только тем, что любо душе, например – читать умные книги из собственной библиотеки и изобретать цветомузыку. Уже давно я видел музыку как пляшущие разноцветные огни и осциллограммы. Они, возникая, должны плавно уходить на задний план, сохраняя на короткое время прежние формы. Возможно, именно так мысленно представлял Скрябин свою «Поэму огня».
