У нас праздник. Из армии прислали оркестр. Вручают ордена и медали, в том числе нашим снайперам. О них писали в центральных газетах. Давно хотел написать Володе о наших собаках, о том, как они помогают бороться с танками. А сегодня в «Красной звезде» прочитал эренбурговскую «Каштанку». Теперь, конечно, не напишу. Обязательно прочитай про эту собаку Володе. И еще из газет. Союзники бомбили Бремен. С этим городом у меня связаны сказки братьев Гримм. «Бременских музыкантов» любили мы, будут любить наши внуки и правнуки…
16 июля.
Тяжело читать сообщения с Воронежского фронта. Фрицы по собственным трупам, не считаясь ни с чем, рвутся вперед. Скоро, однако, захлебнутся и уже окончательно. Будет как под Москвой. Разбирает досада на наших союзников, уж слишком долго они собираются. Но вера в победу, в победу в этом году не должна покидать нас ни на минуту.
13 августа.
Дорогие мои! Мы как будто бы не договаривались играть в молчанку, а выходит, что играем. От вас нет писем третий или четвертым день. Я молчу третий день. Но я один, а против меня, кажется, ополчились все. Писем нет ни от кого. Силы не равные и я капитулирую. Володя помнит, наверное, как мы с ним играли в молчанку за обедом и вы его спросите — проигрывал он. А может быть, против меня нет никакого заговора молчания, а всё это ППС. Так или иначе, а я пишу. Жив я, здоров я. Наступило с августа настоящее лето. Это днем. А ночью холодно как осенью. Небо черное как эти чернила и всё продырявлено звездами. Луну в наших краях, кажется, упразднили — она не положена по штату. Но к счастью сейчас сухо и падение, куда — либо в пространство не грозит никакими неприятными последствиями. Ночами общественную тишину нарушает только шум мотора «короля воздуха» (У-2). Не поймешь сразу — то ли автомобиль несется, то ли самолет летит. Пролетают ещё наши тяжелые ночные бомбардировщики, но у тех гул грозный и в заблуждение никого не введет. И тихо все кругом опять. Эта тишина угнетает меня. Зря кормит нас тыл. Есть сейчас, должен тот, кто бьет проклятых немцев на юге. На днях приезжал мой бывший начальник. Он побывал дома и проездом в Москве. Кое — что порассказал. От всего стало только тошно. И непонятно почему в некоторых местах есть еще много бездельников обворовывающих чужие огороды, охотящихся на чужих жен. Мерзость, гадость. Английская флегма и американская деловитость становятся невыносимы. Конечно как нам, так и вам приходится довольствоваться только тем, что в газетах. Но выводы напрашиваются сами собой. Да, действительно друзья познаются в беде. Завтра конечно от вас будет куча, писем. А на меня не сердитесь, пожалуйста. Крепко целую всех. В.
17 августа.
Дорогие мои! Хочу получить от вас письмо, где будет ясно, четко сообщено о положении ребят, твоем Катя. А что дальше думаешь предпринять? Сейчас бесспорно одно. Нужно готовиться к зиме в Цибикнуре. Последней зиме. К несчастью, мои надежды на то, что зимовать вы будете дома не оправдались. Веры в то, что именно 1942 г. будет годом полного разгрома, не теряю. Ваша задача только пережить эту страшную зиму. В Москву рваться сейчас не следует, да и не выйдет. Сегодня от тетушки получил письмо, где наряду с её обычными жалобами и переживаниями за Демьянову судьбу и опасения остаться до зимы в Ульяновске. Нажаты все педали, но дело не идет. Значит не случайно. Ты просишь Катя писать чаще, ежедневно. К сожалению, у меня сейчас ничего не выходит с ежедневным писанием. Знаю, что получая такие письма как это и так нерегулярно я, возможно, огорчаю тебя, заставляю беспокоиться. Но прошу не сердиться на меня. Честное слово, ни мыслей, ни слов, ни желаний. Всё это пройдет скоро. Ну, а что касается моей жизни, здоровья, то об этом и думать не стоит. Зря коптим небо, зря кормят нас. Лучше бы всё это шло детям. Володин ответ на твой вопрос задел меня очень сильно за живое. Ведь я тоже должен был бы подходить или входить в число тех, кого он любит. Но, к сожалению, не подхожу. И дело не только в том, что я сижу здесь, а не там непосредственно. Попал я в такую часть, где из многих благих намерений получается пшик. Жалею о предыдущем адресе. Крепко, крепко целую всех вас. Не сердитесь на меня. В.
25 августа.
Дорогие мои! Недели две, три тому назад я бы начал свое письмо с извинения. А тенет… Не думаю, чтобы вы беспокоились обо мне, конечно, вы уверены в том, что я здоров. Сегодня я получил твое письмо Катя, а до него ничего не говорящую открытку и ещё раньше открытку от Володи. Не скажешь, что это много, но что заслужил, то и получил. Бедный Илюхей, я очень сочувствую ему. Живот чертовски болезненная штука. Несколько дней тому назад у меня ни с того ни с ceго схватило брюхо — с правой стороны. Три раза почти терял сознание и за день болезни даже мордой похудел. Это было только один день, а сейчас опять здоров. Да и как не быть здоровым, когда второй год на полном иждивении тыла, вашем иждивении. За что нас только кормят? Не нужно Катя больше метаться из стороны в сторону. Устраивайся в деревне. Где удастся в школе, в детсаду. Выбрось из головы город. Будь со всеми. Как-нибудь зиму только протянуть, а весной будете дома. Ничего, что мечты наши не сбылись тогда, когда хотелось бы. Как ни черны тучи, а разойдутся они и гораздо скорей, чем некоторые предполагают. Знаешь, что меня сейчас беспокоит? Молчание Москвы. Имеете ли вы вести из Москвы. Благополучно ли там? До Тамариной поездки слишком далеко. А почему нельзя ягод Йлюхею? Это очень жаль. Ведь, кажется, от малины никаких вредных последствий быть не может. Смешно представить Володю в качестве твоего телохранителя, но все же с ним не так страшно. Счастье, что в ваших лесах нет никаких сюрпризов вроде мин. Не знаю, что на Строителе. А у нас не особенно походишь, не особенно искупаешься — того и гляди на воздух взлетишь. Шурка пишет, что ежедневно съедает по 2 котелка малины. А я даже в глаза её не видел — у нас болото. Скорей бы из него выбраться. Сейчас полнолуние. Дни солнечные, жаркие. Последние летние дни. Березы, трава желтеют. Заметно приближение осени, особенно по ночам. Холодно. Ночи по-прежнему черные. Крепко, крепко всех целую. В.
27 августа.
Милая Катя! Время делает свое дело. Это и к лучшему конечно: не вернись я совсем, не так заметна утрата. Вернись — ну тогда уж придется припоминать. Не подумай, что это в качестве упрека, я не вправе упрекнуть т. к. сам даю знать о себе теперь редко. Правда, думаю о вас часто и обязательно когда сажусь есть. Иногда бывают даже спазмы в желудке. Ну а потом подумаешь — не сожру я ведь им от этого легче не станет, моя порция ими съедена не будет. Посылку послать нельзя. Хранить то, что можно глупо. Ведь путь на тот свет краток и кроме гривенника для Харона с собой брать ничего не следует. Не велика была от меня корысть всегда, но ведь я надеялся на то, что когда-нибудь будет больше, как от настоящего отца семейства. А сейчас? Сейчас и говорить не приходится. В будушем? Оно тоже пока, что не сулит ничего радостного. Как же вы сейчас живете, каковы планы на ближайшее время? В скором времени будет вероятно сообщение в газетах и о моем фронте. Кстати, ты так и не ответила, знаешь ли ты где я — хоть примерно?
