и Дантон держали в своих руках Конвент, Марат владел Парижем, а значит, Францией. Это решило его судьбу.
8 июля Шарлотта вторично пришла к Барбару за письмами. Вместе с ним в комнате находился депутат Петион. Во время разговора он иронично высказался о республиканских убеждениях «красавицы аристократки, возжигавшей свой патриотизм у очага жирондистов».
— Вы судите, не зная меня, гражданин Петион, — с достоинством ответила Шарлотта. — Будет время, когда вы меня узнаете.
Рано утром 9 июля она сожгла всю свою корреспонденцию вместе с брошюрами и газетами и сказала госпоже Бреттевиль, что хочет зарисовать сушильщиц сена за городом. Держа папку в руках, она направилась к двери и на пороге столкнулась с сыном плотника Люнеля. Мальчик ласково спросил её, когда она вернётся. Шарлотта смутилась, на её глаза навернулись слёзы. Овладев собой, она отобрала для него несколько своих рисунков из папки.
— Не забудь меня, мой маленький друг, — сказала она. — Ты меня больше не увидишь.
Её упакованный сундук уже четыре дня стоял в бюро дилижансов иод предлогом готовящегося отъезда в Англию. В десять часов утра Шарлотта села в дилижанс, идущий в Париж, и навсегда покинула Кан.
В дороге она так приглянулась одному из путешественников, что он недолго думая предложил ей руку и своё состояние (по крайней мере, он уверял, что таковое у него имеется). Шарлотта пыталась обратить всё в шутку, но мужчина был так навязчив, что ей пришлось пригрозить разбудить других пассажиров. Отвергнутый жених пришёл в дурное настроение и ночью пел жалобные песни, «располагающие ко сну», по словам самой Шарлотты.
В четверг, 11 июля, дилижанс переехал мост Нейи. Впереди лежал Париж с его тысячью чёрных куполов. Шарлотта не проявила к открывшемуся перед ней виду никакого интереса.
В Париже
В полдень Шарлотта ступила на землю Парижа. Конторщик из бюро дилижансов дал ей адрес гостиницы «Провидение», которую ей рекомендовали в Кане: улица Вье-Огюстен, 19. Посыльный с багажом проводил её. Она заняла 7-й номер на первом этаже. Даже теперь она выбрала комнату подешевле: комод, кровать, письменный стол и три стула составляли всю меблировку.
В течение всего дня Шарлотта оставалась в гостинице. Читателю не нужно воображать никаких драматических сцен: утомлённая двумя ночами в дилижансе, она велела мальчику-служке приготовить постель и сразу уснула. Вечером она спустилась в контору гостиницы и, как настоящая провинциалка, спросила у матушки Роллье, каждый ли день Марат бывает в Конвенте. Та, как настоящая парижанка, гордо ответила, что понятия не имеет об этом. Шарлотта вернулась в номер и не выходила оттуда до следующего дня.
12 июля она отправилась к депутату Дюперрэ на улицу Сен-Тома-дю-Лувр, 41. Это был её первый выезд в Париже, но ей не пришло в голову по пути осмотреть город — она приехала по делу. Дюперрэ был ей нужен, чтобы пройти вместе с ним в Конвент, где она надеялась встретить Марата. Но выяснилось, что Дюперрэ плохой помощник — этим утром у него опечатали все бумаги по подозрению в связях с генералом Диллоном [66]. К тому же он сказал Шарлотте, что Марат болен и уже несколько дней не присутствует в Конвенте.
Приходилось на ходу менять первоначальный план. Ждать выздоровления Марата было немыслимо: каждый потерянный день множил аресты и казни. Шарлотта размышляла недолго.
— Прощаясь с вами, быть может, навсегда, — сказала она Дюперрэ, — я дам вам дружеский совет: уходите из Конвента. Вы уже не можете быть в нём полезны. Отправляйтесь к вашим друзьям в Кан.
— Вы забываете, что мое место в Париже и что я не могу покинуть его! — возразил удивлённый Дюперрэ.
— Берегитесь, вы делаете неосторожность. Повторяю — уезжайте. Поверьте моему слову: спасайтесь до завтрашнего вечера, послезавтра будет уже слишком поздно и для вас, и для многих других!
Видя, что её слова только увеличивают изумление Дюперрэ, она простилась с ним и уехала в гостиницу.
В субботу, 13 июля, она проснулась в шесть часов утра (Париж никак не повлиял на её провинциальные привычки) и написала Марату письмо:
«Гражданин, я приехала из Кана. Ваша любовь к отечеству даёт мне основание предполагать, что Вам интересно будет узнать о несчастных событиях в этой части республики. Будьте добры принять меня и уделить мне несколько минут. Я доставлю Вам возможность оказать большую услугу Франции».
Затем она вышла из гостиницы и попросила указать ей дорогу в Пале-Рояль, превращённый в то время в нечто вроде торгового центра. Там ей пришлось подождать до семи часов, когда открывались магазины и лавки. У какого-то ножёвщика (следователи почему-то не озаботились разыскать его и узнать точное имя), она купила за два франка громадный кухонный нож с рукояткой из чёрного дерева в бумажном футляре, сделанном под шагреневую кожу. В этом выборе орудия возмездия была жутковатая символика, о которой Шарлотта, конечно, не подозревала: сторонник живосечений должен был сам почувствовать «немного боли» от того инструмента, которым он некогда орудовал «для блага родины и человечества». Пока лавочник заворачивал покупку, уличный глашатай новостей прокричал о только что свершившейся казни над тридцатью национальными гвардейцами, обвинёнными в покушении на одного из членов Конвента. Шарлотта ничем не выдала своих чувств.
По улице Круа-де-Пти-Шан Шарлотта вышла на площадь Национальных Побед, где заметила стоянку извозчиков. Она села в одну из карет и велела кучеру везти себя к Марату. Кучер ответил, что не знает, где живёт «Друг народа».
— Справьтесь!
Кто-то из товарищей подсказал кучеру адрес. Около девяти часов утра карета остановилась на узкой и тёмной улице Кордельеров у дома Марата. Шарлотта легко выпрыгнула из кареты и, пройдя во двор, постучала. Дверь открыла женщина со стеклянным глазом.
— Где квартира гражданина Марата? — спросила её Шарлотта.
Привратница внимательно осмотрела её и сказала, что Марат болен и никого не принимает. Шарлотта пыталась настаивать, но, убедившись, что ничего не добьётся, передала письмо, села в карету и вернулась в гостиницу. Оттуда она написала Марату второе письмо и отправила его по почте:
