Уже после кончины князя Олега, в 1915 году, в популярном журнале «Нива» была опубликована его повесть «Ковылин».
Смерть любимого сына, который духовно был к нему ближе всех детей, Константин Константинович переживал очень тяжело. В октябре 1914 года он вернулся вместе с женой из Осташева в столицу. Все дети в эти горькие дни были рядом с родителями. Их поддержка была неоценима, но – кратковременна. Через две недели сыновья – теперь уже четверо, вновь отправились на фронт.
Великий князь смиренно встречал каждый новый день, но все чаще стал размышлять о приближающемся конце:
Как знать. Неведомым крылом
Уж веет смерть и надо мною…
О, если б с радостным челом
Отдаться б в руки ей без бою,
Безропотно, с улыбкой ясной
Угаснуть осенью безгласной
Пред неизбежною зимой.
Но поэтическое вдохновение теперь приходило все реже. Даже чтение книг, которому прежде Константин Константинович с радостью посвящал часы, не увлекало. Тягостные раздумья о пережитом, ухудшавшееся с каждым днем состояние здоровья – все это словно стальным обручем сжимало сердце, не давало дышать полной грудью. Пожалуй, единственной связью с внешним миром оставались газеты, которые Константин Константинович продолжал читать ежедневно. Но, несмотря на смертельную рану, нанесенную судьбой, он не утратил христианского смирения и находил в себе силы даже к противнику относиться со снисхождением. 5 ноября 1914 года великий князь записывает в дневнике:
Меня раздражают газеты, затеянная в них травля немцев, издевательство над императором Вильгельмом и неизменные сообщения о германских зверствах. Везде и во всем преувеличения и обобщения. Нельзя, по-моему, огульно обвинять всех немцев за нетерпимые поступки некоторых из них. Издеваться над еще не побежденным врагом невеликодушно, неблагородно и неумно… По-моему, война не должна переходить в ненависть.
Новый, 1915, год великокняжеское семейство встречало в Мраморном дворце, но к началу февраля из-за участившихся сердечных приступов великого князя было решено переехать в Павловск. Он почти не вставал с постели, пришлось даже недалеко от его спальни устроить походную церковь.
Это было приближение конца. Но Константин Константинович, хоть и понимал, что он близок к смерти, неустанно думал о воевавших на фронте сыновьях, об опасности, нависшей над страной. И потихоньку приводил в порядок свои бумаги. Перечитывал он и дневник, который вел многие годы. На первый взгляд может показаться, что некоторые страницы лучше было бы уничтожить. Ведь Константин Константинович предельно откровенно описывал свою гомосексуальность, пытался бороться с ней, считая свои наклонности, проявившиеся еще в юности, порочными. Вот, например, запись, сделанная им 19 ноября 1903 года:
Меня называют «лучшим человеком в России». Но я знаю, каков на самом деле этот «лучший человек». Как поражены были бы все те люди, которые любят и уважают меня, если бы знали о моей развращенности! Я глубоко недоволен собой.
Подобного рода записи он делал в разные годы и всегда строго судил себя. Вот еще одно тому свидетельство:
Жизнь моя течет счастливо, я поистине «баловень судьбы», меня любят, уважают и ценят, мне во всем везет и все удается, но… нет главного: душевного мира.
Мой тайный порок совершенно овладел мною. Было время, и довольно продолжительное, что я почти победил его, от конца 1893-го до 1900-го. Но с тех пор… опять поскользнулся и покатился и до сих пор качусь, как по наклонной плоскости, все ниже и ниже. А между тем мне, стоящему во главе воспитания множества детей и юношей, должны быть известны правила нравственности… Но я точно флюгер: бывает, принимаю твердое намерение, усердно молюсь, простаиваю целую обедню в жаркой молитве и тотчас же затем, при появлении грешной мысли, все сразу забывается, и я опять подпадаю под власть греха.
Невольно возникает вопрос: почему великий князь, чувствуя дыхание смерти, не уничтожил эти страницы? Видимо, для Константина Константиновича важно было показать потомкам и всем тем, кто захочет в будущем прочитать его дневник, насколько тяжела для него внутренняя борьба с «грехом». И он не стыдился описывать свою жизнь во всех проявлениях. А на это способен далеко не каждый, лишь человек высокого духа!
Доказательством того, что строки о его «тайном пороке» могут со временем, согласно воле автора дневника, стать достоянием гласности, находим в «Выписке из духовного завещания его императорского высочества великого князя Константина Константиновича, высочайше утвержденного 5 октября 1912 года», которая хранится в Архиве Российской академии наук. Здесь есть такие строки:
…все собрание тетрадей моего дневника, которому быть хранимым неприкосновенно в библиотеке или архиве академии. Ни ближайшим моим родным, ни посторонним не предоставляю права читать мой дневник в течение девяноста (90) лет по моей кончине. По прошествии этого срока… дневник мой, частями или полностью, может быть напечатан…
Напомним читателям: срок неприкосновенности документа истек в 2005 году.
В ответ же на самоосуждение великого князя уместно, думается, привести мнение современника Константина Константиновича, замечательного доктора Боткина, который лечил в том числе и некоторых членов императорской фамилии: «Жестоко и несправедливо давать безобразные имена тому, что, в конце концов, является всего лишь капризом природы». Нелишне заметить, что мнение Боткина основывалось на его огромном врачебном опыте.
1 мая К. Р. в последний раз собрал в Павловске гостей на литературно-художественную встречу, во время которой были исполнены его поэтические и музыкальные произведения. «Как ни успешно прошло это литературное утро в артистическом отношении, но во время его все мы находились под гнетом какого-то тяжелого предчувствия…» – вспоминала актриса Мария Ведринская.
Последний раз Константин Константинович взял в руки дневник одиннадцатого мая – в Духов день. Он обрывается записью: «Нездоровилось. За день было несколько приступов спазматических болей в сердце, действующих удручающим образом на настроение. Несколько раз появлялась и одышка…» К. Р. пишет также об отце, вспоминает, что некоторые из его современников еще задолго до освобождения крестьян угадывали в нем «будущего большого деятеля». А рядом – впечатления о недавних театральных постановках, размышления о славных представителях своего рода. Как ни тяжела стала жизнь, уходить ему не хотелось…
Но судьба распорядилась по-своему, нанеся еще один сокрушительный удар. В двадцатых числах мая пришла скорбная весть о гибели любимого зятя – князя Константина Багратион-Мухранского, мужа дочери Татианы. Он пал смертью храбрых на поле боя…
