Утром в Риме к вагону «люкс» экспресса Рим-Берлин явились хорошенькая монахиня в форме ордена, помогающего больничным больным, и служитель из американской больницы, тоже в форме. Они под руки вели скрюченного больного, укутанного с головой так, что из-под пледов торчал только жёлтый трясущийся нос. За этой троицей шёл вышколенный молодцеватый слуга, который небрежно нёс в руке элегантный, на вид полупустой саквояж, а на плече — высокую брезентовую, обшитую кожей сумку, из которой торчали металлические концы клюшек для игры в гольф. Сестра по-итальянски с английским акцентом объяснила проводнику вагона, что больной — сумасшедший лорд, страдающий буйными припадками. Он кусается, но укусы безопасны, безумие через слюну не передаётся, надо только беречь себе глаза. Припадки могут начаться от резкого стука и дребезжания.
Монахиня сунула проводнику такую пачку лир, что тот взглянул, охнул и бросился обвязывать чистыми полотенцами все дребезжащие предметы в купе — стаканы, графины, ночной горшок. Лорда бережно усадили и заботливо прикрыли ещё одним пледом, больничный служитель сел с одной стороны, монахиня — с другой. Служитель уставился в лорда, как охотничья собака на стойке, а монахиня открыла Евангелие и стала шёпотом читать, отсчитывая страницы на чётках.
Тем временем атлетически сложенный слуга небрежно поставил шикарный чемодан к стене, под окно, как раз против двери, а сумку с клюшками сунул в угол, козырнул и ушёл. А в его небрежности и был большой смысл — саквояж с комбинезоном был нетяжёл, но сумка с клюшками и пулеметом весила немало — сам непомерный вес сумки обратил бы внимание любого носильщика. Но главное заключалось в том, что дуло предательски торчало из сумки и хорошо просматривалось между стальными лопаточками клюшек: наша затея была психологической атакой, весь расчёт строился на том, что ни итальянские чернорубашечники, ни швейцарские жандармы, ни гитлеровские эсэсовцы, поражённые необычным видом его лордства, не обратят внимания на саквояж и клюшки: они будут смотреть только на лорда, который кусается! Так и случилось: на границах проводник ещё издали шипел представителям власти «с-с-с!» и, захлебываясь, рассказывал о необыкновенном больном, монахиня молилась не поднимая глаз, служитель сидел в позе пса, готового ринуться на добычу.
В Цюрихе явился невысокий юркий врач в белом халате. Молча сделал больному инъекцию, молча выслушал доклад монахини и удалился. На немецкой границе эсэсовцы только рты раскрыли: «Настоящий лорд?» — «Вот его паспорт!» — «И кусается?!» — «Как собака!» — «Герр Готт! Доннер веттер нох маль!» Наша смерть на цыпочках прошла мимо, даже не взглянув на кончик дула…
— Записано, Дмитрий Александрович. А что делал его сиятельство?
— Я коротко расскажу одну историю, весь смысл которой читатель должен понять сам: это тема для сложного психологического романа, такой материал смог бы по-настоящему оценить и рассказать только Достоевский. Готовясь к войне с Советским Союзом, гитлеровцы немало внимания, усилий и денег потратили на получение информации о положении в нашей стране. В Германии было организовано несколько центров, откуда и начала развертываться разведывательная работа. Один из таких центров внешне был замаскирован в Управлении германского треста химической промышленности. Поток добытых сведений обрабатывался в очень засекреченном помещении, а готовый материал укладывался в сейфы. В качестве технического работника, хранителя и зоркого надсмотрщика к центру была приставлена немолодая женщина, в детстве тяжело изувеченная в автомобильной катастрофе, лишённая семейной жизни и крайне озлобленная. Весь естественный пыл души она обратила на фанатическое служение фюреру и Третьей империи. Конечно, являлась старым членом гитлеровской партии и ярой эсэсовкой. Это был бешеный пёс, рычавший с цепи на каждого приближающегося к заветной железной двери. Приручение этого опасного животного и было поручено мне.
Клясться в любви и падать на колени тут было бессмысленно — отталкивающая наружность не позволяла ей верить в подобную грубую ложь. И я начал издалека. При первом же весёлом разговоре легкомысленный граф признался, что точно не знает, кто такой герр Адольф Гитлер — кажется, адмирал, или профессор, что ли… Пёс ужаснулся. Его заинтересовало — на какой же почве может расти такое чудовищное богохульное невежество? Выяснилось: на почве богатства, лени, лёгких успехов у женщин. Пёс смекнул, что граф от природы далеко не дурак, и если его обработать, то он может стать полезной для Германии пешкой.
Пса охватило желание сделать из легкомысленного балбеса настоящего человека. И пёс принялся за дело. Сначала возникла привычка. Потом привязанность. Наконец, любовь. Но какая! Кровожадные псы умеют любить, это я увидел сам… А всё должно было закончиться естественным финалом — браком. Нужно было только до венчания, для упорядочения денежных средств графа, помочь ему кое-каким советом по части химической промышленности, в которую граф по своему легкомыслию вложил деньги. И ещё помочь спекульнуть на бирже… И ещё…
Словом, через три года я сдал прирученного пса нашему торговцу фальшивыми драгоценностями. Потом граф уехал в свой замок для подготовки его к свадьбе и вдруг — о, ужас! — был случайно убит на охоте: опечаленный синьор де Винчи показал невесте газеты с извещением в траурных рамках. Что с ней сделалось… Несчастную еле спасли… Да, псы умеют любить! А разведчики умеют требовать работы от тех, с кем они связаны! Словом, всё пошло нормально, только неутешная невеста-вдова навсегда оделась в траурные платья.
— И все? — разочарованно протянул я.
— Нет. Главное в этой истории — конец! Работа потребовала моего приезда в Берлин. Озираясь по сторонам, я направился в большое кафе на Курфюрстендамме, где было назначено свидание, и уже взялся было за створку вращающейся прозрачной двери, как вдруг увидел, что за эту же створку с другой стороны взялась моя невеста-вдова. Мы замерли по обеим сторонам двери, не имея сил оторвать глаза от наших побледневших лиц. «Простите!» — вдруг раздалось сзади меня — это группа эсэсовских офицеров подошла к вертушке и вежливо отстранила меня.
В это мгновение моя невеста-вдова вдруг дико закричала, повалилась на пол и забилась в истерических рыданиях. Офицеры поскорей вбежали в кафе и наклонились к упавшей. Я получил те несколько минут, которые разведчику нужны, чтобы исчезнуть, остаться в живых и позднее давать интервью журналистам.
— Какая ужасная жизнь! — воскликнул я.
