Как быть, на чью поддержку Литвинов может рассчитывать? Разве только на германского делегата. Ведь жив дух Рапалло. И Литвинов встречается с главой германской делегации графом Бернсторфом, битый час беседует с ним с глазу на глаз и убеждает графа выступить с предложением дать первое слово представителю СССР. Граф обещал, но в последний момент изменил своему слову. Лоудон, открыв заседание, заявил, что граф Бернсторф предлагает сразу же перейти ко второму чтению старой конвенции по разоружению.
Возникла угроза, что советская декларация не будет доведена до сведения мировой общественности. Надо было действовать. Литвинов спросил у Лоудона, почему он нарушает процедуру. Как впервые присутствующий на конференции, он, Литвинов, имеет право выступить.
Лоудон повторил, что Бернсторф внес предложение начать заседание конференции с чтения конвенции. Литвинов повернулся к графу и в упор спросил у него:
– Вы это предлагали?
Растерявшийся Бернсторф ответил, что он такого предложения не вносил.
– Тогда я имею слово, – заявил Литвинов и пошел к трибуне.
Лоудон смешался, хотел что-то возразить, но вынужден был объявить, что слово имеет глава советской делегации Максим Литвинов.
Анатолий Васильевич Луначарский и вся советская делегация напряженно наблюдали за происходящим. А Литвинов уже стоял на трибуне и зачитывал советскую декларацию. Трюк Лоудона и его единомышленников не удался «благодаря энергичному выступлению Литвинова», – писала «Правда» 1 декабря 1927 года.
Десятилетия прошли с тех пор, но слова декларации поразительно актуальны и ныне, в конце XX столетия. «Правительство СССР считает, как считало и всегда, – заявил Литвинов, – что в условиях капиталистического строя нет основания рассчитывать на устранение причин, порождающих вооруженные конфликты.
Милитаризм и маринизм являются, по существу, естественным следствием капиталистической системы. Самим фактом своего собственного роста они углубляют существующие противоречия, гигантски ускоряют потенциально скрытые конфликты и неизбежно превращают их в вооруженные столкновения».
Литвинов подвергает уничтожающей критике всю многолетнюю болтовню о разоружении, которой занимается капиталистический мир. Советское правительство видит, что народы жаждут мира, и именно поэтому оно приняло предложение участвовать в работе Подготовительной комиссии. Поступая так, оно демонстрирует свою волю к миру между народами и хочет выявить действительные стремления и истинные желания других государств по вопросу о разоружении. Литвинов заявляет притихшему залу: «Мы живем в эпоху, когда угроза возникновения новых войн уже не является теоретической. Это не только наше мнение. Такие же опасения были недавно высказаны многими авторитетными государственными деятелями капиталистических стран. Дыхание грядущей войны чувствуется всюду. Если война должна быть предотвращена, то необходимо действовать». Эти его слова обойдут весь мир.
В зале аплодисменты, растерянные возгласы. Теперь никому не удастся скрыть декларацию мира. «Правда» сообщит 2 декабря: «Речь Литвинова была выслушана с чрезвычайным вниманием… По общему мнению, допущение речи Литвинова в самом начале конференции явилось победой советской тактики».
Западные делегации оказались перед необходимостью обсуждать советскую декларацию. Как быть, что отвечать Советам? На трибуне Кашендэн. Он заявляет, что Англия уже разоружилась. На скамьях советской делегации взрыв хохота. Не могут удержаться от улыбки и другие делегации.
Кашендэн мобилизовал все силы, чтобы сорвать обсуждение декларации. В результате закулисных переговоров было решено начать дискуссию относительно срока созыва следующей сессии комиссии по безопасности. Литвинов несколько раз выступал, комментировал положения советской декларации, предложил созвать следующую сессию Подготовительной комиссии по разоружению 10 января 1928 года. И снова начинаются закулисные совещания. Лорд Кашендэн признает правомочность постановки вопроса Литвиновым и даже готов его поддержать. Но он предлагает не спешить. И снова были дискуссии… V сессию Подготовительной комиссии решили созвать 15 марта. Литвинов заявил, что при таком темпе работы нынешнее поколение никогда не дождется начала разоружения. Но он, конечно, приедет и 15 марта.
5 декабря 1927 года салон-вагон, сопровождаемый полицейскими, ушел из Женевы. Теперь пресса на все лады комментировала итоги. Японская «Джапан тайме» раздраженно писала: «Весь мир откликнется на декларацию Литвинова, которая произведет наиболее сильное впечатление в таких странах, как, например, Индия». Французские газеты меланхолично резюмировали: в Женеве не удалось отвергнуть предложения Литвинова, а лишь отсрочить их обсуждение.
А поезд мчится в Москву. Там уже заседает XV съезд Всесоюзной Коммунистической партии большевиков, и Литвинову предстоит выступить с докладом об итогах женевской сессии.
Выступление Литвинова назначено на 14 декабря. В тот день на утреннем заседании обсуждался доклад председателя Совнаркома о первой пятилетке. Литвинову дали слово в конце заседания. В своем взволнованном обращении к съезду Литвинов сказал: «Товарищи, я счастлив, что свой первый информационный доклад о работе советской делегации в Подготовительной комиссии по разоружению я, благодаря удачному стечению обстоятельств, делаю перед высшим органом партии – перед ее съездом».
Литвинов подробно изложил историю вопроса о разоружении, рассказал об отношении разных стран к этому вопросу, о закулисных течениях. Сообщение, полное искрящегося юмора и сарказма, то и дело прерывалось одобрительными возгласами, взрывами смеха, аплодисментами: «Мы отлично знаем, что кое-кому желательно было бы не общее разоружение, а просто обезоружение единственного в мире Советского государства для того, чтобы взять его голыми руками. Но этот номер не пройдет. Мы заявили и заявляем, что мы готовы полностью осуществить нашу программу при согласии на это других стран. Если капиталистические государства сомневаются в нашей искренности, то у них есть средство проверить нашу искренность. Это средство есть их присоединение к нашей программе. Пусть они решатся на это. Если же они этого не сделают… то они перед всем миром, помимо своей воли, засвидетельствуют, что предложение о полном разоружении и прекращении войн может исходить лишь от Советского государства…»
До марта 1928 года Литвинов оставался в Москве. Он все еще жил на Софийской набережной. У Красных ворот в Хоромном тупике уже строили дом для сотрудников Наркоминдела, и Литвинов туда намеревался переехать. Дом на Софийской предполагалось передать одному из иностранных посольств.
