Зато в тех европейских государствах, которые были связаны с Австро-Германским союзом определенными договорными отношениями и где достижение целей германской политики было подготовлено долголетней и сложной дипломатической работой, Германия не только их не добилась, но натолкнулась на положение, которое исключало всякую возможность успеха. За эту неудачу прежде всего была ответственна Австро-Венгрия, обнаружившая по отношению к Италии и Румынии нежелание считаться с выговоренными ими правами и стать на путь каких бы то ни было уступок как раз в ту минуту, когда она более всего нуждалась в их содействии. И тут берлинский кабинет, отрекшийся от своего естественного права политического руководства, оказался бессильным сломить упорство и исправить ошибки своей союзницы. Ввиду этого римский и бухарестский кабинеты могли с полным правом, основываясь на тексте договоров, отказаться от своих обязательств и остаться нейтральными, несмотря на все усилия германских дипломатов в Риме и щедрые их посулы в Бухаресте.
Кроме формального права, на решение итальянского и румынского правительств повлияло присоединение Великобритании к Франко-Русскому союзу, придавшее ему недостававший элемент морской силы и сделавший его непобедимым в длительной войне. Нельзя также забывать, что Италия вышла из периода германофильских увлечений Криспи сильно разочарованной. Эти увлечения не дали ей никаких выгод, колониальных или иных, и привели её к тяжелому экономическому кризису. В силу закона реакции она охотно пошла навстречу попыткам дружественного сближения со стороны г-на Делькассе, а затем через несколько лет и России. В Румынии произошло нечто похожее на это. Как я упомянул, говоря выше об отношениях России к этой державе, в Бухаресте правительство и общественное мнение убедились в справедливости русской точки зрения относительно невозможности достигнуть национального объединения иначе, как при содействии русского правительства. Поэтому ко дню объявления нам войны Германией и Австрией не оказалось в Бухаресте, кроме короля Карла и нескольких неоконсерваторов партии Карпа и Маргиломана, никого, кто бы считал себя связанным договором с Австро-Венгрией, и Румыния, по примеру Италии, объявила о своём нейтралитете, не поддавшись соблазну посулов берлинского кабинета вознаграждения за счет России в виде присоединения Бессарабии. В эту пору, и даже ещё позже, в Бухаресте понимали, насколько подобный подарок был опасен, и желающих идти на эту приманку не нашлось. Надо было без малого три года большевистского хозяйничанья в России для того, чтобы грубое отторжение крепко сросшейся с русским государственным организмом молдаванской окраины сделалось возможным.
Развал Тройственного союза и отпадение от него Румынии, вызванные великой войной, были фактами, благоприятными для держав Согласия. С другой стороны, Германии и Австро-Венгрии было невозможно при этих условиях вести борьбу, не заручившись союзниками на Балканах. Уловление Турции в германские сети совершилось легко и быстро, но этот успех мог приобрести всю свою ценность только в том случае, если бы за ним в скором времени последовал подобный же успех в Болгарии, для полного защемления Сербии. Эта задача оказалась несколько сложнее первой и потребовала более долгого времени, но благодаря содействию Фердинанда Кобургского, она не оказалась неразрешимой, и освобожденный Россией болгарский народ, послушный своему немецкому государю и правительству, подобранному для нужд германской политики, вступил в ряды врагов своей освободительницы.
Европейская война доставила Фердинанду Кобургскому желанный повод восстановить, как ему казалось, своё положение, поколебленное отрицательным результатом его политики 1913 года, и отомстить Сербии за нанесенные ему поражения. Ещё более чем на Сербии, он сосредоточил свою ненависть на России, которую считал главной виновницей невыгодного для Болгарии Бухарестского мира и неудачи, постигшей его византийские мечтания. Служа на Балканах делу Германии, он надеялся, если не полностью воскресить в своём лице Царьградского Василевса, то по крайней мере найти какое-нибудь применение заблаговременно припасенной им византийской бутафории [20]. Люди, знающие царя Фердинанда, вероятно, не станут оспаривать высказанного здесь предположения.
Всем ещё памятно всеобщее негодование, с которым была встречена в России эта новая измена Фердинанда, вторая с 1913 года. В середине октября 1915 года, по согласованному с австро-германцами движению, болгарские войска ринулись на сербов в то время, как немцы заняли Семендрию и Белград. С этого момента началось эпическое отступление сербской армии к Адриатическому морю, по непроходимым горным тропам, увлекая за собою часть населения, бежавшего от ужасов болгарского нашествия, причём люди и лошади гибли тысячами от холода и недостатка пищи. Со времен катастрофы под Березиной ни одна армия не переживала подобной трагедии. Тем не менее часть сербской армии дожила до счастливого дня восстановления родины и приняла славное участие в победе над врагами, доведшими Сербию до края гибели. К своему счастью, она имела дело только с внешним врагом, а не испытала худшей из бед – внутренней измены.
Заменив, таким образом, отпавших союзников новыми, Германия в значительной степени вознаградила себя за это отпадение, отрезав, как я сказал, Россию от её западных союзников. С закрытием проливов и переходом Болгарии на сторону наших врагов мы лишились всякой возможности прямых сношений с Западом иначе, как через далекий Север и ещё более далекий азиатский Восток. Этим обстоятельством крайне затруднялось для нас скорое и правильное получение необходимых нашим войскам снарядов и предметов вооружения, в которых у нас начал ощущаться недостаток в первые же месяцы войны. У нас почти не было тяжелых орудий, кроме как в крепостной артиллерии и во флоте, а ружей и патронов к ним к лету 1915 года было не более трети нужного количества. Полевая артиллерия, хотя и отличного качества и при наличии прекрасного состава артиллеристов, действовала неудовлетворительно из-за скудости снарядов. О быстром пополнении убыли в вооружении собственными средствами нельзя было думать вследствие недостаточного оборудования наших военных заводов и общей отсталости наших технических средств.
Я упоминаю об этом факте для того, чтобы выяснить то роковое значение, которое имело для нас вовлечение Германией Турции и Болгарии в войну и последовавшего вслед за тем нашего полного изолирования. Можно безошибочно сказать, что оно имело решающее влияние не только на дальнейший ход военных действий, но даже на направление политических событий в России, тяжко отразившихся на исходе войны. Напряжение сил обеих воюющих сторон в этой ужасной борьбе народов было настолько велико, что ни одна из держав, участвовавших в ней, не была в состоянии выйти из неё с честью, рассчитывая исключительно на собственные средства. Если наши союзники, – не говоря о германцах, создавших свой совершенный технический аппарат с определенной целью приурочить его к нуждам европейской войны, – стоящие, с точки зрения технического развития, неизмеримо выше нас, оказались не на высоте требований времени и с трудом могли заполнить пробелы своего вооружения, чтобы успешно продолжать борьбу, то это стало для них возможно благодаря сразу установившемуся между ними взаимодействию не только в области чисто военной, но и финансовой и экономической. Сознав всю пользу подобного взаимодействия, они затем осуществили его в единстве фронта и командования, подчинив общие силы верховному командованию генерала Фоша как наиболее талантливого из союзных военачальников. О строгом проведении этого принципа нашими врагами едва ли надо говорить. В Берлине не только решался план кампании и давались указания относительно военных действий каждого из союзников, но германские отряды перебрасывались с одного фронта на другой для оказания помощи там, где она оказывалась нужной. Взамен этого союзники Германии снабжали её всем, в чём она нуждалась, в виде пищевых продуктов и всякого сырья. При этом, однако, далеко не покрывались огромные нужды её армии и населения и подвоз из нейтральных стран, затрудняемый бдительностью английского флота, становился все необходимее.
