– Покончив с собой?
– Да.
– Почему бы постаревшему Делону не играть президентов республики или роли патриархов? Ведь Габен именно так и поступал!
– Мы говорим о разных вещах. Я говорю не о том, чтобы играть, я думаю о том, как жить. Разумеется, я еще смогу некоторое время играть роли президентов или старперов. Но жить – это нечто иное. Я рассчитываю, впрочем, жить достаточно долго, чтобы вырастить дочь. Я так любил жизнь, женщин, я так любил то, что в конечном счете происходит с немногими мужчинами, во всяком случае, с большой интенсивностью, как, например, у Монтана, что было бы ужасно отложить все это в ящик воспоминаний.
– Кого из женщин вы больше всех любили?
– До Розали – Мирей Дарк. Мне неизвестно, как я состарюсь, но в тот день, когда пойму, что не способен сделать женщину счастливой в моем понимании и как я того желаю, я покончу с собой. Это мне совершенно ясно.
– Каким образом?
– Самым лучшим, подходящим и быстрым способом.
– Выстрелом из охотничьего ружья, как Хемингуэй?
– Нет. Я не позволю так обезобразить себя. Нет, с помощью небольшой дырки.
– Из револьвера?
– Так точно.
– У вас дочь, которую вы обожаете. Это великолепно. Когда вы о ней говорите, у вас на глаза навертываются слезы.
– Вот почему я не покину вас раньше, чем она вырастет, раньше, чем не обеспечу ее всем.
– Значит, не раньше, чем лет через 25?
– Скажем, когда ей будет двадцать. Кто знает, может быть, я еще буду в семьдесят пять лет молодцом…
– Вы уже обрели ту же физическую форму, как до роли Казановы?
– Да, я сбросил три кило. Никто уже не скажет: «Что случилось с Делоном?», когда увидит фильм.
– Случалось ли, что такой актер, как вы, снявшийся в большом количестве классических фильмов и отметивший своей личностью немало других картин, вдруг ошибался в выборе несовершенного сценария? Ведь самое любопытное то, что это не отражалось на вашем статуте «звезды».
– Отвечая вам, могу сказать, что совсем не просто быть всегда на высоте и удовлетворять всех. Среди зрителей были такие, которые обожали «Господина Клейна», а другие «Убрать троих», есть и такие, которые утверждают: «Какая гадость этот „Господин Клейн“!» Когда я сам выбираю сценарий, мне бывает очень трудно остановиться на наиболее для меня подходящем. При чтении все может выглядеть чудесно, все нравится, а потом в ходе работы – все меньше и меньше. Это как при выборе галстуков. Мне всегда нужен кто-то рядом, чтобы сказал: «Бери этот».
– В разговоре со мной ваши глаза лишены былого стального цвета, с каким вы выглядите на афишах или когда играете полицейских или бандитов.
– Мой взгляд изменился с тех пор, как родилась дочь. Знаете, как чудесно иметь дочь в пятьдесят лет.
– Какие у вас планы?
– Собираюсь работать этим летом с Жаком Дереем. Потом есть еще два больших проекта: экранизация Сименона и фильм с Вимом Вендерсом.
– Вы, кажется, из немногих, кто соглашается говорить о своих гонорарах?
– Я никогда о них не говорил.
– По поводу сериала «Кино» вы все же признались, что заработали 20 миллионов (недоминированных франков).
– И что бы вы хотели еще узнать?
– Размер гонорара в «Возвращении Казановы».
– Я заработал 7 850 000 франков, включая всякие другие выплаты.
– Что имеется в виду?
– Авторские права.
– Что вам больше всего нравится в себе?
– Глаза.
– А меньше всего?
– Ноги.
– Вы едете в этом году в Канн?
– Да. Я представляю «Возвращение Казановы». Я всегда ездил в Канн, если только у меня там были дела. А не для парада, я в этом не нуждаюсь. Только ради продвижения фильмов.
– И вы снова, как в прошлый раз, нацепите на смокинг бейдж с надписью «Star»?
– Ха-ха! Как они все злились, увидев меня с этой бляшкой. Я здорово посмеялся. Идея поступить так была просто грандиозна.
– И теперь по случаю открытия вы придумали еще какую-то провокацию?
– Вас ждет сюрприз… сюрприз…
Я был бандитом, а не ангелом[9]
В кафе «Фукетс» на Елисейских Полях, в котором у каждого кинематографиста есть свое салфетное кольцо, Ален Делон принимает, как у себя дома. Девять с половиной утра. Со стратегической точки, где он сидит, ему видна вся в настоящее время пустынная зала. Столик накрыт для первого завтрака (к которому он не притронется, за исключением кофе, которое поглощает чашку за чашкой). Он в джинсовом костюме, в затемненных очках, роскошные часы на запястье, сотовый телефон лежит на столе рядом с черным кейсом. Он бросает: «Предупреждаю, я не ранняя пташка». Мимолетная вежливая улыбка пропадает. Двойная крестообразная бороздка на лбу становится более четкой и выразительной. Его пресловутый «стальной взгляд» прощупывает, взвешивает. Делон проявляет бдительность, он настороже. Вежливый, любезный, но не чрезмерно.
Сегодня празднуют его 40-летие в кино. По нему это не скажешь. Естественно, черты лица слегка потускнели, но жестикуляция по-прежнему четкая и живая. Демонстративная. Делон занимает все пространство. Он все время в движении. Это порывистый человек. Когда он отвечает на вопрос, его реплики метки. Он высказывает свою правду. И точка. На остальное ему наплевать. Кстати, только начав отвечать, он говорит, что уже «все сказал и обо всем высказался».
К огромной ретроспективе, организуемой Синематекой, он относится серьезно. Будут показаны 53 фильма из 80 на сегодняшний день, большая выставка часто незнакомых фотографий, принадлежащих ему, каталог, коим он особенно гордится: «Вы упадете в обморок, когда прочтете тексты». Короче, предстоит большая игра. Наверняка самая большая когда-либо организованная при жизни любого французского актера. Улыбка. Доволен.
«Это в какой-то мере плод моего труда», – говорит он. Но знает, что его могут поймать на слове, обвиняя – в который раз – в мании величия… Поэтому он стремится разминировать поле тщательно продуманной сентенцией: «Это дань уважения не человеку или актеру, а карьере. Карьеру не сделаешь один. Дань уважения относится ко всем, кто мне помогал…» Он в точности повторяет то, что говорил в телепередаче «Культурный бульон», которая была ему посвящена в начале марта. В тот вечер перед лицом ведущего Бернара Пиво, провозгласившего себя поклонником с первого его фильма, Ален Делон, говоря об Алене Делоне, умело справился со своей задачей. Как все единодушно отмечали, он был «на месте». Очень профессионален. Очень хорошо выглядел. Произнеся в заключение очень важную фразу: «Я тот, кем всегда был». Личностью из гранита, неосязаемой, не тронутой временем. Таким его и любил зритель, и такой образ он хотел бы сохранить: четкий и без сучка и задоринки. Он однажды и навсегда провозгласил, что расплывчатость к нему не подходит. Что он человек цельных убеждений и раз и навсегда сделанного выбора. Сказал, как отрубил.
