От окончательной политической смерти на глазах у делегатов съезда меньшевиков спасли бундовцы и латыши. Они добились решения: не давать никакой оценки деятельности ЦК. Как царь Соломон решал: ни да, ни нет!
При обсуждении вопроса о «рабочем съезде» развернулась дискуссия: «Является ли РСДРП единственной организацией, объединяющей сознательную часть пролетариата?» Меньшевик Сергеев заявил: есть много организаций и сознательных рабочих, хотя они в партию не входят. И сослался на Харьковский союз рабочих для защиты своих прав.
Ногин возразил ему:
— Если бы Сергеев указал, что есть организации социалистические, не входящие в нашу партию, то я бы с ним согласился. Но он этого не доказал. Его доказательства — явная нелепость.
Наконец вместе с Покровским Виктор Павлович ответил на недостойную вылазку Мартова, будто бы московские большевики разогнали Совет уполномоченных по выборам в Думу.
— Я знаю, какой вы большой мастер выдавать белое за черное, Юлий Осипович! Но съезду нужна только правда: московские рабочие не пожелали сделать из этого собрания постоянное учреждение. Будет еще Дума, когда разгонят эту. Тогда поглядим, нужен ли такой Совет! — сказал Ногин.
Для Виктора Павловича завершилась страдная пора в комиссии по выработке резолюции о профсоюзах. В ней работали пятнадцать делегатов. Десять из них подписали проект, составленный Ногиным, один бундовец и все четыре меньшевика отказались.
Съезд не успел обсудить эту резолюцию. Но принял ее в первом же чтении. Всем членам РСДРП предлагалось содействовать «признанию профессиональными союзами идейного руководства с. д. партии».
Меньшевистская теория «нейтральности» была отвергнута. В этом огромная заслуга Ногина. Большевики признали его позицию единственно правильной: не сторониться профсоюзов, а воспитывать их членов в духе классовой борьбы и социалистических задач пролетариата.
Съезд подходил к концу. Все его важнейшие решения были приняты по предложению большевиков. Начались выборы в ЦК.
Фракции предложили своих кандидатов. Сторонники Ленина получили шесть мест из пятнадцати. Избранными оказались: Дубровинский, Рожков, Гольденберг (Мешковский), Теодорович, Дзержинский и Ногин. Потенциально Ленина могли поддерживать и три представителя национальных организаций. Это было квалифицированное большинство. Но в ЦК оказались такие меньшевистские зубры, как Мартынов и Костров (Жордания). Да и остальная четверка явно склонялась к оппортунистическому крылу партии.
— Я не считаю такой Центральный Комитет надежным, — заявил Владимир Ильич на фракции большевиков. — Слишком много в нем различных течений. В массы нужно нести решения съезда, наши решения. А разве Мартыновы и Костровы смогут драться с меньшевиками за влияние на рабочих? Нам необходимо сохранить свой центр за границей.
Так еще в ходе съезда был создан большевистский. центр во главе с Лениным.
Оставались два вопроса: когда закрыть съезд и где добыть денег для отправки делегатов на родину?
14 мая, в понедельник, на двадцать пятом заседании, вечером, Виктор Ногин выступил с последней репликой на съезде:
— Поговаривают, что надо отправлять делегатов единой большой группой. Это опасно. И особенно для тех товарищей, которые брали отпуска на время съезда. Мало того, что они могут лишиться работы из-за нашей проволочки. А попадут в тюрьму, так лишатся и свободы. В Лондоне сидели на голодном пайке, теперь, гляди, и их семьи останутся без куска хлеба. Я вношу предложение: съезд закрыть в субботу, 19 мая. Делегатов отправлять в Россию самыми малыми группами.
Съезд принял предложение Ногина. Но из-за этой реплики возник у Виктора Павловича совсем неожиданный «бой» со старым знакомым Василием Чиркиным, который четыре года назад отправлял его из Екатеринослава.
Чиркин вдруг крикнул со своего места, слева:
— Макар говорит, что все мы голодаем. А я верно знаю: большевики обвели нас, они по четыре шиллинга в день получают!
Доругивались в кулуарах. И Ногин сказал в сердцах:
— Как же тебе меньшевики наплевали в душу, Василий Гаврилович! Я считал тебя человеком, а ты на поверку пустое место. Да и грязное к тому же! Забудь, что дружили когда-то!
Вероломство всегда повергало его в ярость. А на съезде он не раз видел, как лгали, хитрили, изворачивались меньшевики. Даже Мартов, которого он когда-то отличал от всей крикливой оравы его последователей, прибег к совершенно недопустимому полемическому приему, когда обсуждалось предложение большевиков «о подготовке к вооруженному восстанию». Он выбросил одно маленькое словечко «к» и вдруг стал обвинять Ленина в заговорщичестве, в фабрикации восстаний. И договорился до того, что обсуждение вопроса о подготовке к вооруженному восстанию принципиально недопустимо на съезде партии.
— Помилуйте! — кривлялся он на трибуне. — Мы легально, в присутствии корреспондентов, заседаем здесь, в Лондоне, и как же можем мы даже ставить вопрос о вооруженном восстании!
Это была жалкая картина. Но лидер меньшевиков задал тон, и Василий Чиркин захотел соответствовать ему. Какая подлость!
Партийная касса была пуста, ни о какой добавке большевикам не могло быть и речи. Жили впроголодь все. Да и отдыхали неважно: кое-кого из делегатов Ногин устроил в многодетных семьях докеров и даже в ночлежных домах Восточного Лондона. И Владимир Ильич недавно спрашивал у него: нет ли возможности по старым связям устроить приличный заем для съезда? Но среди знакомых Виктора Павловича не нашлось людей с достатком. Сумма же требовалась крупная — тысяч двадцать золотом, или, по счету на английскую валюту, до двух тысяч фунтов стерлингов.
Выход из положения нашел Лев Дейч — давний друг Плеханова по группе «Освобождение труда», теперь активный меньшевик. С помощью старого русского эмигранта Б. И. Кагана (по прозвищу «Бочка»), который был членом английской социал-демократической федерации, отыскали в Лондоне мыловара Джозефа Фелса. Его водили на хоры в церковь Братства, где сидели гости, — он хотел поглядеть, кому нужны его деньги. Видел Горького, Плеханова, Ленина.
Три часа пробыл он на вечернем заседании и, наконец, сказал желанную фразу:
— Хорошо, я дам деньги.
Дейч сообщил делегатам съезда:
— У фабриканта спросили 1 700 фунтов. Легко согласился, но мы все должны подписать заемный лист. Пока мы подписали втроем, с уплатой денег до 1 января 1908 года. Предлагаю избрать поручителями Горького и Плеханова, Бочка — кассир. Но фабрикант дает деньги только на отъезд и рекомендует уехать в четверг, 17 мая.
Съезд подтвердил предложение Ногина — окончить работу в субботу, 19 мая. И единодушно постановил: принять весь долг на себя.
