Деятельность Солженицына — это деятельность дельца, направленная на узко личные успехи со всеми провокационными аксессуарами подобной деятельности.
Неописанная, невыполненная часть моей работы огромна. Это описание состояния, процесса — как легко человеку забыть о том, что он человек. Так утрачивают добро и без какого-либо [вступления] в борьбу сил, что всплывает, а что тонет.
Запись в отдельной тетради «Солженицын»
Неотправленное письмо
Я охотно принимаю Вашу похоронную шутку насчет моей смерти и с гордостью считаю себя первой жертвой холодной войны, павшей от Вашей руки.
Если уж для выстрела по мне потребовался такой артиллерист, как Вы, — жалею боевых артиллеристов.
Но ссылка на «Литературную газету» не может быть удовлетворительной и дать смертный [приговор]. Дают его стихи или проза.
Я действительно умер для Вас и таких друзей, но не тогда, когда «Литгазета» опубликовала мое письмо, а раньше — в сентябре 1966 года.
И умер для Вас я не в Москве, а в Солотче[80], где гостил у Вас всего два дня. Я бежал в Москву… от Вас, сославшись на внезапную болезнь…
Что меня поразило в Вас — Вы писали так жадно, как будто век не ели и [нрзб. ] было похоже — разве что на глотание в Москве кофе…
Я подумал, что писатели [нрзб. ] разные, но объяснил Вам методы своей работы.
— Вы знаете, как надо писать. Я нахожу человека и описываю его, и все.
Этот ответ просто вне искусства…
Оказалось, главная цель приглашения меня в Солотчу не просто работать, не скрасить мой отдых, а — «узнать Ваш секрет».
Дело в том, что кроме «превосходных романов, отличных повестей, со стихами — плохо».
Вы [их] написали невообразимое количество, просто горы. Вот эти-то стихи мне и довелось почитать в Солотче ещё две ночи, пока на третье утро я не сошел с ума от этого графоманского бреда, голодный добрался до вокзала и уехал в Москву…
Тут я должен сделать небольшое отступление, чтобы Вы поняли, о чем я говорю.
Поэзия — это особый мир, находящийся дальше от художественной прозы, чем, например, [статья] от истории.
Проза — это одно, поэзия — это совсем другое. Эти центры и в мозгу располагаются в разных местах. Стихи рождаются по другим законам — не тогда и не там, где проза. В поэме Вашей не было стихов.
Конечно, отдавать свои вещи в руки профана я не захотел. Я сказал Вам, что за границу я не дам ничего — это не мои пути, какой я есть, каким пробыл в лагере.
Я пробыл там четырнадцать лет, потом — Солженицыну?.. Колыма была сталинским лагерем уничтожения, и все ее особенности я скажу сам. Я никогда не мог представить, что может быть после XX съезда партии человек, который собирает [воспоминания] в личных целях… Главный опыт, которым я живу 67 лет, опыт этот — «не учи ближнего своего».
О работе пророка я тогда же Вам говорил, что «денег тут брать нельзя» — ни в какой форме, ни в подарок, ни за [слово].
Я считаю себя обязанным не Богу, а совести и не нарушу своего слова, несмотря на особые выстрелы пиротехнического характера.
Я не историк. Свои сборники почитаю ответом. Я не умер, для меня честнее рассказы, стихотворения… Я буду художником. Мне дорога форма вещи, содержание, понятое через форму.
Вы никогда ничего не получите.
И ещё одна претензия есть к Вам, как к представителю прогрессивного человечества, от имени которого Вы так денно и нощно кричите о религии громко: «Я верю в Бога! Я религиозный человек!» Это просто бессовестно. Как-нибудь тише все это надо Вам…
Я, разумеется, Вас не учу, мне кажется, что Вы так громко кричите о религии, потому что это будит внимание к Вам и выйдет у Вас [заработанный] результат.
Кстати — это ещё не все в жизни.
Я знаю точно — Пастернак был жертвой холодной войны, Вы — ее орудием.
«Вы моя совесть»[81]. Разум. Я все это считаю бредом. Я не могу быть ничьей совестью, кроме своей.
1972–1974 годы
Пастернак был поэт мирового значения, и ставить его на один уровень с Солженицыным нельзя. Конечно, если кто-нибудь из них (Пастернак, Солженицын) заслужил, выбегал, выкричал эту премию — то это, конечно, Солженицын.
Издевательство над русской литературой было допущено вполне сознательно. Кто там разберет в переводе — Шекспир это или нуль. Так важен тут момент чужого языка.
1974 г.
Впервые: Стихотворения. М. 1988.
В рукописи пропущено
Впервые: Юность, 1987. № 11,12.
Дальтон-план — бригадная система организации учебного процесса, разработанная Е. Паркгерот в г. Дальтоне (США). (Здесь и далее — примечания И. П. Сиротинской.)
Весьма удовлетворительно (тогда была трехбалльная система оценок — вуд, уд, неуд).
Валленрод Конрад — гроссмейстер Тевтонского ордена в 1391–1393 гг., по легенде — литвин. Орден в это время вел войну с Литвой.
РАНИОН — Российская ассоциация научно-исследовательских институтов общественных наук.
Коммунистическая академия (1918–1923 — Социалистическая академия) просуществовала до 1936 года.
Шаламов распространял отпечатанное подпольно «завещание» В. И. Ленина — «Письмо к съезду». Был осужден как «социально опасный элемент» на 3 года лагерей. Срок отбывал в Вишере, на Северном Урале.
«Петиционной кампанией» Шаламов называет неоднократные выступления оппозиции с внутрипартийными заявлениями и платформами.
Впервые: «Вишера», антироман. М: Книга. 1989.
СОЭ — социально опасный элемент.
ОРС — отдел рабочего снабжения
В 1932–1937 гг. Шаламов работал в журналах «За ударничество», «За овладение техникой», «За промышленные кадры».
Хотя следствие по делу Шаламова велось по 58-й статье, он был осуждён Особым совещанием при НКВД СССР на 5 лет заключения в исправительно-трудовых лагерях по литеру КРТД (контрреволюционная троцкистская деятельность). Протокол ОСО при НКВД СССР от 2 июня 1937 г.
