Ознакомительная версия.
Я. Басин, врач
Газета "Добрый вечер", 1 декабря 1993 г.
С этими словами я хотел выступить в суде. Я причислял себя к тем, кто не принял книгу Светланы Алексиевич "Цинковые мальчики". На уде я должен был стать защитником Тараса Кецмура...
Исповедь бывшего врага, - так можно теперь это назвать...
Я внимательно слушал все, что два дня говорилось в зале суда, в кулуарах и подумал. что мы совершаем святотатство. За что мы терзаем друг друга? Во имя Бога? Нет! Мы разрываем его сердце. В имя страны? Она там не воевала...
В сконцентрированном виде Светлана Алексиевич описала афганскую "чернуху", и любой матери невозможно поверить, что на подобное был способен ее сын. Но я скажу больше: описанное в книге лишь цветочки по сравнению с тем, что бывает на войне, и каждый, кто действительно воевал в Афганистане, положа руку на сердце сможет подтвердить это. Сейчас мы находимся перед жестокой реальностью: ведь мертвые сраму не имут, и, если этот срам был на самом деле, его должны принять на себя живые. Но живые - это мы! И тогда оказываемся, что мы были крайними на войне, то есть, кто выполнял приказы, оказываются крайними теперь, когда приходится отвечать за все последствия войны! Поэтому было бы справедливее, если бы книга такой силы и таланта появилась не о мальчиках, а о маршалах и кабинетных начальниках, посылавших ребят на войну.
Я спрашиваю себя: должна ли была Светлана Алексиевич написать об ужасах войны? Да! А должна ли мать вступиться за своего сына? Да! И должны ли "афганцы" вступиться за своих товарищей? И опять - да!
Конечно, солдат всегда грешен, на любой войне. Но на страшном суде Господь первым простит солдата...
Правовой выход из этого конфликта найдет суд. Но должен быть и человеческий выход, который заключается в том, что: матери всегда правы в любви к сыновьям; писатели правы, когда говорят правду; солдаты правы, когда живые защищают мертвых.
Вот что столкнулось на самом деле на этом гражданском процессе.
Режиссеров и дирижеров, политиков и маршалов, организовавших эту войну, в зале суда нет. Здесь одни пострадавшие стороны: любовь, которая не приемлет горькую правду о войне; правда, которая должна быть высказана, несмотря ни на какую любовь; честь, не приемлющая ни любви, ни правды, потому что помните: "Жизнь я могу отдать Родине, но честь - никому" (кодекс русских офицеров).
Божье сердце вмещает все: и любовь, и правду, и честь, но мы не боги, и этот гражданский процесс хорош только тем, что способен людям возвратить полноту жизни.
Единственное, в чем я могу упрекнуть Светлану Алексиевич - это не в том, что она исказила правду, а в том, что в книге практически нет любви к юности, брошенной на заклание дураками, организовавшими афганскую войну. И удивительно для меня самого, как "афганцы", смотревшие в глаза смерти, сами боятся своей правды об афганской войне. Должен же найтись хоть один "афганец", который скажет, что мы давно не серая, однородная масса, и слова Тараса Кецмура, когда он говорил, что не осуждает войну - это не наши слова, он не говорит это за всех нас...
Я не осуждаю Светлану за то. что книга помогла обывателю узнать афганскую "чернуху". Я не осуждаю ее даже за то, что после прочитанного к нам относятся гораздо хуже. Мы должны пройти через переосмысление нашей роли в войне как орудия убийства, и если есть в чем каяться, то покаяние должно прийти к каждому человеку.
Суд, вероятно. будет продолжаться долго и мучительно. Но в моей душе он завершен.
Павел Шетько,
бывший "афганец"
ХРОНИКА СУДА
Из стенограммы заключительного судебного заседания
8 декабря 1993 г.
Состав суда: судья И.Н. Жданович, народные заседатели Т.В. Борисевич, Т.С. Сороко.
Истцы: И.С. Галовнева, Т.М. Кецмур.
Ответчица: С.А. Алексиевич.
Из выступления С. Алексиевич, автора "Цинковых мальчиков"
(Из того, что было сказано и что не дали сказать)
Я до конца не верила, что этот суд состоится, как не верила до последнего мгновения, что у Белого дома начнут стрелять...
Уже физически не могу видеть ожесточенные яростные лица. И я б не пришла в этот суд, если бы здесь не сидели матери, хотя я знаю: это не они со мной судятся, а судится со мной бывший режим. Сознание - не партбилет, его не сдашь в архив. Поменялись наши улицы. вывески на магазинах и названия газет, а мы - те же. Из соцлагеря. С прежним лагерным мышлением...
Но я пришла поговорить с матерями. У меня все тот же вопрос, что и в моей книге: кто же - мы? Почему с нами можно делать все, что угодно? Вернуть матери цинковый гроб, а потом убедить ее подать в суд на писателя, который написал, как не мгла она своего сына даже поцеловать в последний раз и обмывала в травах, гладила цинковый гроб... Кто же мы?
Нам внушили, с детства заложили в генах любовь к человеку с ружьем. Мы выросли словно бы на войне, даже те, кто родился через несколько десятилетий после нее. И наше зрение устроено так, что до сих пор, даже после преступлений революционных чрезвычаек, сталинских заградотрядов и лагерей, после недавнего Вильнюса, Баку, Тбилиси, после Кабула и Кандагара, человека с ружьем мы представляем солдатом 45-го, солдатом Победы. Так много написано книг о войне, так много изготовлено человеческими же руками и умом оружия, что мысль об убийстве стала нормальной. Лучшие умы с детской настойчивость задумываются над тем, имеет ли право человек убивать животных, а мы, мало сомневаясь или наскоро соорудив политический идеал способны оправдать войну. Включите вечером телевизор, и вы увидите, с каким тайным восторгом несем мы героев на кладбише. В Грузии, Абхазии, в Таджикистане... И снова ставим на их могилах памятники, а не часовни...
Невозможно у мужчин безнаказанно забрать эту самую любимую... самую дорогую игрушку - войну. Этот миф... Этот древний инстинкт...
Но я ненавижу войну и саму мысль о том, что один человек имеет право на жизнь другого человека.
Недавно мне один священник рассказал, как бывший фронтовик, уже старый человек, принес в церковь свои награды. "Да, - сказал он, - я убивал фашистов. Защищал Родину. Но перед смертью я все равно хочу покаяться за то. что убивал". И оставил свои награды в церкви, а не в музее. Мы же воспитаны в военных музеях...
Война - тяжелая работа и убийство, но по прошествии лет вспоминается тяжелая работа, а мысль об убийстве отодвигается. Разве можно это придумать: эти подробности, чувства. Их страшное разнообразие в моей книге.
Все чаще думаю:? после Чернобыля, Афгана, после событий у Белого дома... - что мы не равны тому, что с нами происходит. Может быть, поэтому оно с нами и происходит?
Когда-то, несколько лет назад, а точнее, четыре года назад, мы думали одинаково: я, многие матери, присутствующие сейчас в этом зале, солдаты, вернувшиеся с чужой афганской земли. В моей книге "Цинковые мальчики" материнские рассказы-молитвы - самые печальные страницы. Матери молятся о своих погибших сыновьях...
Ознакомительная версия.
