Другой анекдотический случай рассказал сам Ф.И., и, хотя он довольно известный, все же считаю уместным его повторить.
На заре театральной деятельности Ф.И. играл в одной провинциальной труппе. Давали что-то африканское… То ли «Африканку» Мейербера, то ли что-то в этом роде. По ходу оперы актер стреляет во льва, стоящего на высокой скале, и убивает его, причем лев падает со скалы на подложенные внизу маты. Льва изображал человек, зашитый в шкуру. Обычный исполнитель этой эпизодической роли не то заболел, не то запил, и взяли какого-то другого статиста. Вот проходит действие, стрелок выпускает стрелу. Лев стоит и не падает… Чтобы спасти положение, стрелок вновь заряжает свой лук, а из-за кулис шипят льву: «Падай! Да падай же, С. С.!» Лев трясется и не падает. Наконец, после третьей стрелы и еще более грозного рыка режиссера, лев в отчаянии подымается во весь свой рост, осеняет себя в ужасе крестным знамением и тогда летит со своей скалы. Этот случай, приводившийся неоднократно, в устах Ф.И. приобретал полную достоверность.
Хочется все же верить, что наступит момент, когда или аппетиты Дарьи Федоровны уменьшатся, или пробудится совесть, или произойдут какие-нибудь иные изменения, и кто-то сделает то, что так хотелось мне осуществить, и прах Федора Ивановича найдет свое законное место в Некрополе Русской Славы на кладбище Новодевичьего монастыря… А пока, проезжая в машине мимо дома покойного Ф.И. и глядя на его мраморный бюст, украшающий фасад этого небольшого домика, я всегда возношу тихую молитву о его упокоении и благодарю Бога за то, что Он дал мне возможность видеть и слышать этого неповторимого артиста и удостоил меня чести проводить его в его последний жизненный путь хотя и на чужой, но гостеприимной земле Франции.
Игорь Лебедев
Первая литургия отца Бориса
Северный край.
1997. 11 января
На святочной неделе исполняется год, как отлетела светлая душа Бориса Георгиевича Старка (протоиерея Бориса), в прошлом настоятеля Федоровского собора.
Знавшие его непременно отмечали то внутреннее благородство и ту одухотворенность внешнего облика, какие бывают присущи только незаурядным личностям. Ясный и добрый человек, он был священником по призванию, от Бога. Деяния его на этом поприще были столь значительны, что Русская Православная Церковь отметила его своей высшей наградой — Патриаршим Крестом.
Одна из многих его подвижнических миссий нас особенно привлекает. Старк одним из первых поднял вопрос о переносе останков Ф. И. Шаляпина на родную землю.
Его отец, русский боевой адмирал Георгий Старк, в 1922 году вынужден был, как и многие тогда, эмигрировать во Францию. Через три года приехал к нему из Ленинграда шестнадцатилетний сын Борис. Юноша сразу оказался в среде именитых и образованных людей, многие из которых оставили след в духовном и государственном развитии России. Он был знаком с писателем Иваном Шмелевым, исповедовался протоиерею Сергию Булгакову. Граф Н. Татищев, потомки Бутурлиных, Щербатовых, Мещерских, иных древних русских родов входили в круг его повседневного общения.
Среди служителей русской церкви более всего он чтил и любил своего архипастыря митрополита Евлогия (В. С. Георгиевского). Именно из его уст в 1937 году Борис Старк принял благословение и был возведен в первое духовное звание диакона. С 1940 по 1952 год служил отец Борис священником Русского Дома и Русского кладбища в Сент-Женевьев де Буа, близ Парижа. Русский Дом был основан в 1926 году княгиней В. К. Мещерской, и в нем находили пристанище многие из эмигрантов. Кроме канонических треб, среди которых, к сожалению, более всего было отпеваний, отец Борис по воле души своей занимался и другим богоугодным делом — перевозил в Русский некрополь останки соотечественников, захороненных по всей Франции, в местах, где случилось им умереть.
Необходимость тревожить прах усопших была вынужденной, поскольку ухаживать за могилами и оплачивать их содержание чаще всего бывало некому. Именно благодаря ему не исчезла в безвестности могила Константина Алексеевича Коровина. Останки художника, отчасти и нашего земляка, друга Шаляпина, были собственноручно перевезены отцом Борисом на Русское кладбище в 1950 году.
Чуть подробней на «шаляпинскую тему». Старк любил и чтил великого певца. Живя в предместье Парижа, он посещал все его спектакли, шедшие в столице, все его ежегодные концерты в зале Плейель, хотя по этой причине приходилось сильно экономить на всем остальном. Уважение к Шаляпину было как бы семейной чертой Старков, ведь его родной дядя Э. А. Старк (литературный псевдоним — Зигфрид) написал до революции одну из лучших книг о творчестве Шаляпина.
Так случилось, что в апреле 1938 года молодой диакон отец Борис провожал великого артиста в его последний путь. Это была его первая литургия столь высокого значения, и именно с ее описания он начинал свой литературный труд «По страницам Синодика». Он находился у гроба певца, совершая обряд каждения. Похоронам было придано государственное значение, и отпевание передавалось по французскому радио.
Погребен Шаляпин был на кладбище Батиньоль. Артист сам его выбрал при жизни. Как полагал Борис Георгиевич, «вероятно, ему приглянулось кладбище менее пышное, с березками, более напоминавшее ему родную русскую землю».
С началом войны вся семья Федора Ивановича переехала в США, и его могила осталась в забытьи. Постепенно в среде эмиграции, в кладбищенском попечительстве, куда входил отец Борис, пришли к мысли, что следовало бы перезахоронить певца в Русском некрополе. Однако его вдова Мария Валентиновна не поддержала этого, надеясь, видимо, на то, что когда-нибудь тело мужа все-таки упокоится на родной земле. Таким образом, вопрос как-то заглох, и вновь об этом заговорили только в 1973 году, в столетний юбилей певца. Умерли к тому времени и его вдова, и большинство деятелей попечительства, а сам отец Борис вернулся на Родину и с 1962 года служил настоятелем ярославского кафедрального Федоровского собора.
Значимость юбилея всколыхнула нашу общественность, и в прессе появились публикации, одна из которых под названием «Три хризантемы» В. Солоухина поведала о той самой траве забвения, возросшей на могиле русского гения.
Реакция Бориса Георгиевича была незамедлительной, он вспоминал:
«Этот рассказ вновь пробудил во мне чувства, которыми мы руководствовались, когда пытались спасти могилу нашего великого земляка от забытья. Ведь, бывая в Москве, часто наведываясь на кладбище Новодевичьего монастыря и посещая могилы Собинова, Неждановой, Станиславского, я всегда ощущал, что место Федора Ивановича здесь, среди земляков и соратников по искусству… А тут еще в „Огоньке“ появилась статья И. Козловского, в которой он, отдавая дань Ф. И. Шаляпину, вскользь высказывал мысль об уместности рано или поздно перенести его прах в Москву.
Я загорелся вновь моей старой идеей, а так как к этому моменту из всей нашей старой „кладбищенской“ плеяды в живых остался я один, то и решил, что надо начинать что-то делать мне».
Он написал тогда письмо И. С. Козловскому, И. Ф. Шаляпиной, в общество «Родина», и везде, включая Министерство культуры и ЦК КПСС, получил полную поддержку. К сожалению, возражала только младшая дочь от второго брака Дарья Федоровна. В обмен на ее согласие о перезахоронении отца она требовала выплатить компенсации за ущерб, нанесенный отцу при конфискации его недвижимого имущества в России… Все осталось как было.
Дальше в своих воспоминаниях Борис Старк с надеждой писал, что придут новые времена, другие люди, и они сделают то, что не удалось ему и его сподвижникам.
Прошло пять лет с момента написания этих строк, и в 1984 году гроб с телом великого сына России был перезахоронен в Москве, на Новодевичьем…
Запомнилась фраза, произнесенная отцом Борисом незадолго до его кончины: «Я ставил перед собой две главные жизненные задачи — добиться переноса на русскую землю праха Ф. И. Шаляпина и споспешествовать воздвижению памятника Ярославу Мудрому. И то, и другое сделано!»
