Сохранились телекадры: по мосту через Аракс идут тяжелые грузовики с мукой, сахаром, сухим молоком, мясом — это гуманитарная помощь Ирана. Как жаль, что не дожил до этих дней Самед Вургун… В 1948–м у мертвого моста поэту увиделся его строитель:
Он давно у Аракса, быть может, века,
Над созданьем униженным плачет своим…
Ах, кто знает, с каких не ступали времен
Пешеходы на прочные плиты моста?
На дорогу с тоской старца взор устремлен…
Но дорога — пуста…
(Перевод с азербайджанского А. Адалис)
Десятое мая 1993 года… Гейдар Алиев принимает поздравления с 70–летием. Он не хотел шумных торжеств, собирался провести день в кругу родных. Накануне из Турции приехал сын… Но как же не встретиться с аскерами, воинами, которых на день-другой отпустили с боевых позиций?! Разве можно отказать ветеранам Великой Отечественной из Баку, у которых Эльчибей отнял святой праздник 9 мая?! Ильхам внимательно слушает отца.
— У нас, в Нахичевани, День Победы празднуют, как и раньше, — отозвался председатель Верховного меджлиса автономной республики.
— С Вами, Гейдар-муаллим, этот праздник вернется в Баку, он дорог всему народу.
Из Баку прилетела журналистка Светлана Мирзоева. В подарок привезла давний, немного выцветший любительский снимок: знаменитая балерина Гамэр Алмасзаде, — чародейка танца, совсем юная Зарифа и ее брат Тамерлан.
Взгляд Гейдара Алиевича оттаял:
— Я всю жизнь был влюблен в Зарифу…
Потом, забыв на время о своих заботах, он говорил о встречах с великими художниками, мастерами, с которыми сводила его жизнь.
— Поэзия, театр, музыка, живопись, скульптура — все это для меня не просто соприкосновения с захватывающим, увлекательным миром, не просто смена впечатлений и отдых. В искусстве я черпал силу, в нем я черпаю оптимизм, чувство радости в жизни. От общения с деятелями искусства я получаю обстоятельные знания, глубокие ощущения прекрасного в жизни, человеческих отношениях.
Известные художники считали Гейдара Алиева своим коллегой, соавтором. Знаменитый Муслим Магомаев, послушав Алиева на одном из домашних концертов, восхищался его голосом. Старожилы в Нахичевани и сейчас помнят, как ходили в городской театр на Гейдара… Да, он мог бы быть художником, актером, архитектором. Но жизнь продиктовала другой выбор. В ипостаси политика он мог сделать для своего народа больше всего.
Глава IX. ДЕВЯНОСТО ТРЕТИЙ
Май — июнь 1993 года, Нахичевань — Баку
В хронику, которую день за днем старательно вел журналист, ныне руководитель аппарата Милли меджлиса Нахичеванской автономной республики Али Гасанов, этот эпизод не попал: из кабинета Алиева вынесли керосиновую лампу. Пресс-секретарь распорядился оставить лампу у себя. И даже запер на ключ в шкафу. Не для того, конечно, чтобы при очередном перебое со светом попользоваться лампой шефа. Мысленно он, вдумчивый человек, видел ее в будущем музее Алиева.
Кстати, со временем так и случилось. А вот что на самом деле достойно было попасть в хронику и попало: в июне 1993 года Нахичевань подключилась к иранской энергосети. Оттуда же, из Тебриза, в республику, отрезанную блокадой, тянули газопровод.
Быстрее всех на эти новости отреагировал нахичеванский базар: керосинки подешевели, и брали их самые-самые недоверчивые, похожие на героя азербайджанского фольклора Кафира, родного брата русского Фомы неверующего.
Накануне семидесятилетия Гейдара Алиевича к нему напросился на беседу журналист из «Бакинского рабочего». Алиев принял его, охотно отвечал на вопросы, но, прощаясь, заметил, что вряд ли их беседа увидит свет. И как в воду глядел. Прошло десятое мая, двадцатое, наступил июнь — в «Бакинском рабочем» молчок. Только десятого июня беседа была напечатана. Называлась она «Я верю в счастливое будущее Азербайджана».
Для человека со стороны задержка в публикации может показаться пустячным делом. Подумаешь, месяцем раньше или позже вышло интервью провинциального политика, руководителя автономии, одного из регионов страны. Но Азербайджан мая 1993 года и июня того же года — две разные страны. Их разделили события Гяндже{4} (в советское время, после убийства Кирова, этот город назвали Кировабадом, а еще раньше, с царских походов в Закавказье — Елизаветградом).
Много чего повидала Гянджа за свои долгие века. Но чтобы свои палили по своим…
Танки полковника Гусейнова
…В шесть часов утра четвертого июня началась, как она официально называлась, «операция по обезвреживанию воинской части № 7097», которой командовал полковник Сурет Гусейнов. Ее атаковали подразделения президентской гвардии, Министерства национальной безопасности, внутренних войск. Погибло 68 военнослужащих и гражданских лиц. Двенадцать солдат, отбиваясь, пали под гусеницами танков. Правительственные части были разбиты наголову — 1200 пленных, из них 180 офицеров. Возможно, они и сами перешли к Сурету Гусейнову. Потому что, как и он, не собирались сражаться за коррумпированный режим.
После отчета парламентской комиссии, вернувшейся из Гянджи, депутаты два с половиной часа спорили, следует ли вести прямую трансляцию по национальному телевидению. Президент Абульфаз Эльчибей и председатель Милли меджлиса (в русскоязычной прессе его называли Верховным Советом) Иса Гамбаров считали, что трансляция только обострит и без того накаленную ситуацию в республике. Большинство депутатов с ними не согласились. В 19.30 восьмого июня началась прямая трансляция.
Обратим внимание и на эту дату.
Гейдар Алиев еще в Нахичевани. Эльчибей звонит ему два-три раза на дню, умоляет прилететь в Баку и спасти страну от хаоса.
Танки полковника Гусейнова, распугивая всех, катят на Баку.
Эльчибей дважды присыпает за Алиевым свой самолет — экипаж возвращается без приглашенного.
— Я разговаривал по телефону с Эльчибеем и отказался приехать в Баку, — вспоминал позже Алиев. — Девятого июня войска Сурета находились в 100 километрах от Баку. Его люди были оскорблены, говорили: «Если придем в Баку, будем вешать преступников на фонарях!» Эльчибей снова прислал за мной самолет, умолял приехать. Я согласился.
Признаюсь, мне страшно было лететь в катастрофу, но я понимал, что должен лететь, ибо решалась судьба народа.
Прилетел, и мы беседовали с Эльчибеем несколько часов. Он предложил мне пост премьер-министра, который все еще занимал его соратник Панах Гусейнов. Я отказался. Они все собрались у Эльчибея и слушали меня. Я высказал все, что думаю о их преступном правлении. Иса Гамбаров не выдержал и сказал: «Мы думали, вы нам дадите совет, а вы произнесли нам обвинительное заключение!» Так оно и было.
