Ознакомительная версия.
Конечно, в этом случае главным считается то, что в IX и X столетиях графы Парижские наиболее успешно отражали норманнское вторжение и их политический статус превосходил статус остальных властелинов земель на территории древней Галлии. Появление королевства и административная необходимость и привели к выбору столицы – Парижа, главного города Капетингов. История распорядилась так, что Париж не являлся естественным географическим центром королевства, а больше военной крепостью и базой организации защиты критических границ.
Испанской угрозы с южных границ – по Пиренеям – хватало с избытком. Но присутствие испанцев на северовосточных рубежах – в Испанских Нидерландах – вело уже прямо к «испанскому окружению». Более того, раздробленная на мелкие княжества и республики Италия была лакомым кусочком как для Франции, которая издавна блюла там свои интересы, так и для испанских и австрийских Габсбургов. На протяжении конца XV – первой половины XVI века итальянский конфликт был одним из самых жгучих в Европе. Относительное равновесие сил в этом регионе контролировалось и римскими папами, и мелкими итальянскими государствами, желавшими ради своей безопасности найти себе сильного покровителя. Испанские позиции в Италии не были прочными до тех пор, пока она не укрепилась в северном бастионе Апеннинского полуострова – в Милане. Это столкнуло интересы Франции и Испании даже больше, чем вооруженные споры на нидерландской границе.
Вполне естественно, что испанская проблема выросла в гасбургскую в связи с универсалистскими претензиями императоров династии Габсбургов на европейское господство. Эта проблема отнюдь не исчезла после раздела империи Габсбургов во второй половине XVI века на две части – испанскую и австрийскую и обострилась во время Тридцатилетней войны. Вот почему Франция в лице ее наиболее способных королей и министров всегда искала себе потенциальных союзников, отметая в сторону идеологические и религиозные мотивы. Вот почему Французское королевство поддерживало восставшие Нидерланды во второй половине XVI века равно как и немецких протестантов.
Одновременно и католические князья Германии искали возможности освободиться от габсбургского диктата. Ярчайший пример такой политики – линия поведения Максимилиана I Баварского во время Тридцатилетней войны. Они находили союзника прежде всего в лице Франции, выступавшей за сохранение принципов Аугсбургского религиозного мира 1555 года. Поэтому Франция имела широкое поле для дипломатической игры, проводимой способными государственными деятелями, имеющими воображение для того, чтобы играть в нее достаточно эффективно. Франция нашла их в двух кардиналах – Ришелье и Мазарини.
Наиболее характерной и вместе с тем своеобразной чертой французской внешней политики было то, что почти повсюду, кроме Италии, она вынуждена была поддерживать протестантские державы. Это была не очень приятная позиция для короля, который был призван быть старшим сыном Римской церкви и носил титул «наихристианнейшего» монарха. Несмотря на это, большинство французских королей со времен Франциска I Валуа, всеми силами препятствуя распространению протестантизма у себя в королевстве, в целом поощряли протестантских государей и протестантские партии на землях соседей.
Подобная политика была исключительной прерогативой французов: мадридский двор в XVII веке, особенно в лице графа Оливареса, считал неудобным помогать французским гугенотам во время осады Ла-Рошели. Политика Парижа была неприемлемой для тех, кто не мог развести государственные интересы с конфессиональными. Но в самой Франции она привела к расколу французского католицизма, который одно время был очень серьезным.
Отношения с Османской империей были не менее, нередко даже более, чувствительной проблемой для Франции, нежели отношения с протестантскими государствами. «Наихристианнейший» король не мог быть открытым союзником «неверных», ведших войны против Габсбургов в Средиземноморье и в Центральной Европе. Тем не менее французские монархи все же осмеливались идти по пути военного коллаборационизма с турками, получая прямые выгоды от турецкого давления на Габсбургов и серии капитуляций – торговых соглашений, дававших определенные выгоды иностранным купцам. Такая политика началась в XVI веке, продолжалась в следующем столетии – во время Тридцатилетней войны и после нее, а впоследствии «христианский» король Людовик XIV настолько сблизился с Портой, что получил от папы римского Иннокентия XI прозвище «наихристианнейший турок».
В XVII столетии средневековое понятие «христианское государство» не исчезло повсеместно, как это принято считать. Но его лучшие дни уже прошли. Ныне политической реальностью становилась «Европа от Атлантики до Урала», хотя связи, поддерживавшие эту новую европейскую систему, были еще не так крепки, как в следующем, XVIII столетии. Достаточно сказать, что лишение головы Карла I Стюарта не вызвало столько бурных эмоций, как казнь Людовика XVI на гильотине во время Французской революции конца XVIII века. Но Тридцатилетняя война сделала свое дело – европейский кризис середины XVII века стал всеобщим и действительно прокатился до Москвы, а после мира 1648 года в международных отношениях на континенте начала формироваться новая система европейских государств, получившая название Вестфальской системы.
Джулио Мазарини еще с того времени, как стал первым министром Франции, начал тщательно изучать историю своей второй родины. Примечательно, что во время своих вынужденных ссылок за границу во время Фронды он немало времени посвятил умственным занятиям, особенно занятиям историей. Кардинал наилучшим образом знал и вопринимал политические реалии своей эпохи.
В XVII веке любой мало-мальски разумный политический деятель, проводя свою политическую линию, должен был учитывать внутренние условия в соседних странах, стараться влиять на их развитие и использовать их в своих интересах. В середине столетия в этой игре не было мастера политической науки лучше Мазарини. В 1640-е годы, когда Тридцатилетняя война близилась к концу и когда в Англии полным ходом шла гражданская война между королем и парламентом, кардинал изучал прошлое – антииспанское восстание в Нидерландах предшествующего столетия. Анализ голландской истории привел его к выводу, что республика способна защищать и проводить на международной арене свои интересы даже более эффективно, чем монархия.
Мазарини и Англия… Это один из главных фокусов европейской политики 1650-х годов. Да и сама политика кардинала по отношению к Альбиону как в 1640-х, так и в 1650-х годах является, пожалуй, одним из лучших достижений его дипломатии. Особенно в свете традиционно «недобрых» отношений с Мадридом, величие которого первый министр Франции решил раз и навсегда погасить в середине XVII века.
Ознакомительная версия.
