Ознакомительная версия.
В августе 1504 года человек, который мог бы стать королем Италии, плыл на борту испанского корабля в страну своих предков. Его сопровождал Просперо Колонна, который, преодолев неприязнь, ведет себя весьма благородно, обращаясь с Чезаре как с равным себе свободным человеком. Герцога Валентинуа заключают в крепость Чинчилла. Поговаривали, что король собирался устроить общественный суд и казнить герцога, а если и оставить его в живых, то лишь затем, чтобы наводить ужас на Юлия II. Стоило оказаться в заточении в далекой стране, как о нем постепенно начали забывать, даже жена. Единственным человеком, который никогда не забывал о нем, была Лукреция. С завидной энергией и упорством она продолжала интересоваться судьбой брата. В первые месяцы правления Юлия II шел разговор о водворении Валентинуа в Ферраре. Папа обсуждал этот вопрос с Костабили, на что тот без обиняков ответил, что герцог Эрколе вряд ли согласится на подобное бремя (Юлий II наверняка и не ждал иного ответа). Страстно желая определиться с возможностями Чезаре, папа пишет королю Франции, не позволит ли он Валентинуа жить на принадлежащей королю территории. Людовик XII любезно отвечает, что готов оказать гостеприимство герцогу, главным образом для того, чтобы удовлетворить многочисленные обращения герцогини Феррарской. Письмо должно ввести в заблуждение Валентинуа, вот цель, которую преследует король. Одновременно с этим письмом Людовик XII посылает второе письмо, герцогу Феррарскому, в котором заявляет, что никогда ни при каких обстоятельствах не разрешит Валентинуа въезд во Францию. Более того, он советует герцогу поменьше интересоваться этим «папским бастардом». Конечно, Эрколе пришелся по душе такой совет. Эти письма лишний раз доказывают не только двуличность Людовика XII, но и сильную обеспокоенность Лукреции судьбой поверженного брата.
Альфонсо д'Эсте много путешествовал. Все его дорожные размышления сводились к практическим современным аспектам знаний, таким, как градостроение и благоустройство территорий, сооружение крепостей и строительство портов. Но он не обходил стороной и вопросы, связанные с семьей: права законных детей и бастардов, права на наследование, справедливость и дружба между братьями и, конечно, отношения между мужем и женой. Он не испытывал ни малейшего интереса к политическим играм в борьбе за долю в наследстве и власть, но это вовсе не означало, что у него не было собственных политических убеждений. Его пристрастие к Венеции было общеизвестно, и невольно предполагалось, что в будущем намечается политический союз с «Serenissima». Тем временем Альфонсо, выжидая подходящего момента, занимался своим литейным производством, излюбленными пушками, токарным станком, на котором работал часами, и изготовлением майолики, которое давало ему возможность насладиться трудом ремесленника. Придворные презирали Альфонсо за его любовь к простому труду и простым людям. Эрколе тоже весьма неодобрительно относился к наклонностям сына. Правда, мысли о втором сыне были еще мрачнее.
Никто не мог повлиять на кардинала Ипполито, а уж тем более его отец. Невероятное сочетание гуманистических идей, духовного образования и гипертрофированного чувства собственного достоинства придавало его внешности вид холодной торжественности. Его улыбка не только не вызывала доверия, а наоборот, внушала безотчетный страх. Эрколе стремился убедить сына больше обращаться к требнику, а не к оружию. Ипполито с удовольствием снял бы сутану, надел кожаный жилет и отправился бы с воинственно настроенными придворными, объятый страстью к разрушению. Он уничтожил бы всю дичь, которую смог бы найти, и, если бы этого ему показалось мало, убил бы домашних гусей и кур. Ипполито отвечал на письма отца то с показной набожностью, то раздраженно, но всегда с оскорбительным высокомерием. Разногласия и неразбериха, окружавшие Ипполито, предвещали будущие беды. Группа придворных, которая придерживалась умеренных взглядов, уже давно задавалась вопросом: кто скажет, что произойдет, когда не станет «бедного старика» (имелся в виду герцог Эрколе)?
Два младших брата Ипполито, дон Ферранте и дон Джулио (никому и в голову не приходило вспоминать о самом младшем из братьев – Сиджизмондо), нетерпимые и своевольные, но не такие способные, как Ипполито. Правда, они не выказывали никакого желания перестроить мир и вызывали меньше опасений. Дон Джулио, незаконнорожденный сын Изабеллы Ардунской, обаятельный красавец, сибарит и страстный любитель красивой одежды. Он знал чарующую силу своих глаз, доставшихся ему от матери-неаполитанки. «Все женщины напускают на себя важность, а сами только и думают, как бы заставить меня танцевать с ними»; «Герцогиня [Лукреция] вообще не танцевала, пока я не пригласил ее на танец, зажигательный танец…» Я красив, я неотразим, я уникален, я, я, я… Вот портрет дона Джулио. Был ли он в действительности столь чудовищно тщеславен или его слова были своего рода шутливым хвастовством, являвшимся неотъемлемой частью разговоров, ведущихся между братьями? В письме Ипполито дон Джулио говорит о себе как о сыне и брате неотесанных деревенщин (в семействе д'Эсте любили добродушно подшучивать друг над другом). Дон Ферранте, соперничая с братом, ухаживал подряд за всеми женщинами. С политической точки зрения братья были полными ничтожествами. Дон Джулио занял оборонительную позицию по отношению к отцу, мечтавшему о духовной карьере для сына. Дона Ферранте якобы интересовало военное искусство, но он всегда старался найти «непыльную работенку». И конечно, оба были недовольны положением дел.
В конце 1504 года герцог сильно сдал, и стало ясно, что близится его конец. В Англию, где в то время находился дон Альфонсо, были спешно отправлены курьеры. Члены семейства д'Эсте и главные прелаты герцогства тут же переходят в распоряжение Лукреции «на тот случай, если умрет старый герцог». Под звуки клавесина Эрколе д'Эсте спокойно прощается с жизнью. Он рассуждает о значении музыки, слушает музыкальные композиции XIV века, отбивая такт рукой. Он рассуждает о дочере Изабелле (в Ферраре было замечено, что маркиза Мантуанская пыталась найти оправдание, почему не сидела у кровати отца). Но вот Эрколе внимательно оглядывает наследника дона Альфонсо, который успел-таки приехать вовремя и теперь стоял рядом с отцом, членами семейства, продолжателями рода, которые, похоже, ладили друг с другом, и тихо угасает.
Колокола Феррары созывали совет старейшин для назначения нового герцога, как того требовали государственные дела. Пока монахи читали молитвы над телом отца, Альфонсо отдавал необходимые распоряжения. В белом плаще, подбитом белкой, в белом берете а lа France он принял старейшин и множество других людей в большом зале. При всеобщем одобрении собравшихся последовала передача меча и золотого скипетра. Затем вновь избранный герцог с братом кардиналом, доном Ферранте и доном Джулио вышли к народу и были встречены шумными возгласами одобрения. В тот день стоял убийственный холод. Шел снег, дул северный ветер, но, когда Альфонсо верхом проехал через весь город, он обратил внимание, что снег убирается, улицы запружены оживленными людьми и энтузиазм его подданных, казалось, согревает холодный воздух. Альфонсо принимал приветственные крики с безмятежным спокойствием. У кафедрального собора он спешился и вошел внутрь. Торжественная месса закончилась, и Тито Веспасиано Строцци, чей почтенный возраст придавал особую торжественность церемонии, короновал герцога. В середине дня получивший одобрение людей и божье согласие Альфонсо вышел из собора через двери, исполненные в романском стиле и охраняемые двумя львами, и предстал перед толпой.
Ознакомительная версия.
