Ознакомительная версия.
Атмосфера, разная по своей заряженности, живёт в каждом из сокамерников и создаёт переживания, накладывающие свой разъедающий отпечаток на тщательно выстраиваемую защиту человека, главной задачей которого является всё же суд и подготовка своей позиции на нём перед обвинением.
Даже если предположить, что состав в камере подобрался удачно и устраивает всех участников (а такое не просто бывает, но может устраиваться специально, дабы не выработалась привычка по прохождению разного для каждого из них промежутка времени), из-за накала страстей, внутренних и внешних, толерантность даёт трещину. Высвеченные недостатки, мелкие, не мешающие жизни, начинают нервировать и заслоняют всё положительное. Далее всё зависит от совпадений и умения адаптироваться, в принципе, к статичной, но бурлящей из-за цепляющихся друг за друга нервами разных людей обстановке.
Вот один из примеров размягчения и резкого укола в ослабленную броню сознания, когда во время очередного выезда на следственный эксперимент, после двухчасовой работы над протоколами прежних, зафиксированных на видео показаний, мне сообщили, что, возможно, получится получасовое общение с супругой и ребёнком, разумеется, в присутствии сотрудников. Такой подарок, судьбы фейерверком отражается на серой и тяжёлой полосе жизни в заключения. Реакция на сообщение была бурная, хотя и скрытая, выражалась мурашками и приливом крови к голове, наверняка, с покраснением щёк и неисчезающей с уст улыбкой.
Появление «смысла жизни» не замедлило себя выдать, полчаса пролетели одним вздохом, и до вечера обещались быть приятным выдохом с послевкусием надежды. Но лишь помещение приняло прежнее предназначение, как мне было предложено ознакомиться с и неким документом. Наивная простота, в виде вашего покорного слуги, с блеском перенесённой радости в глазах, и не ожидала того, что предстояло прочесть.
Суть содержания бумаги заключалась в выводе проведенной экспертизы, где сравнение с нарезками на пуле и прохождения ею канала ствола найденного у меня, с имеющимися в гильзотеке, показало, что это оружие принимало участие в одном из покушений на Костю «Могилу» — питерского «авторитета», при котором он погиб. Пули, выпущенные из него, не были решающими, я же не имел понятия ни о той ситуации, ни о попадании в мои руки этого оружия.
Бешенным темпом перестраивая своё сознание, и поисках ответа (а ответ требовался незамедлительно) судорожно пробиваясь сконцентрированным сгустком спонтанно снующих мыслей между только что обретёнными и бережно лелеемыми положительными эмоциями, отбиваясь от сыплющихся и отвлекающе-расшатывающих вопросов одновременно со стороны нескольких человек из следственной бригады, дабы сбить и не дать собраться с мыслями, я всё же дошёл до этого ответа, отталкиваясь от островков промежуточных выводов в анализе сложившийся обстановки.
Было совершенно очевидно отсутствие моего участия в этом покушении, причём и для следователей тоже. Таких стволов я не приобретал, не находил и не использовал. Ограниченность временных рамок 2003-м годом, когда я уже давно закончил свою «карьеру», в которой использовал подобные средства, вообще ввели меня в состояние ступора, но постепенно ответ приходил проявляющимися очертаниями сквозь туман. Но вот беда — двойственность ответа заставляла делать выбор. Хотя моральную позицию облегчало чёткое понимание недоделанной «подставы». Тогда мне были переданы два автомата и одна СВД, с просьбой отстрелять и поправить, если необходимо, прицелы. Почему-то в тот момент я не обратил внимания на то, что в принципе, это не столь сложная задача, чтобы её не смог выполнить другой.
Сделав полагающееся и вернув обратно винтовку и один АК, второй мне позволили оставить до времени у себя. Я сделал это с радостью, так как подобного оружия мне, на тот период, не хватало. Нет-нет, я не собирался продолжать законченный путь, но своя безопасность требовала большего выбора в разнообразии оружия. С моими перипетиями в жизни удара можно было ждать откуда угодно, и я ждал, внимательно и постоянно просвечивая окружающую обстановку.
Через месяц после того последовали аресты в Испании, и я забыл об оставленной у меня смертельной игрушке. Пока же сидел в кабинете следователя, вся цепочка в голове сложилась воедино и выглядела обычной «подставой», смысл которой остался для меня, как и для всех остальных, неведомым.
Скорее всего, ствол должны были обнаружить в помещении, где нашлось бы и моё хладное тело. До сих пор не понимаю точно, откуда «дул ветер», но и не очень хочу это знать — надоело!
Инцидент исчерпал себя сам обоюдным пониманием сторон моей непричастности, что лишний раз порадовало меня.
Всё это было очевидно, ведь я «отдал» и более серьезные свои «работы». Правда, осталась неприятная оскомина от выбранного метода воздействия — люди, его применившие, изучив меня, должны были понимать бесполезность подобного.
На обратном пути в тюрьму я пытался утопить в небытии пережитое оскорбление, понимая, что и те, кто осуществил этот план, просто хотели проверить причастность, не имея ничего личного ко мне. Я не пытался сравнивать несравнимые вещи, хотя всё, что делал когда-то, уже не имело ничего личного, кроме киевского «сюжета». С другой стороны, знаю, что существуют и другие методы воздействия, о которых рассказывали мои сокамерники. Скажем, очень серьёзный джентльмен, стоящий на самой высокой ступеньки криминальной иерархии, был вынужден подписать себе статью, взяв на себя подстроенную прямо в ОВД ситуацию с его супругой, якобы пытавшейся пронести ему наркотики, хотя в жизни своей ни она, ни он к этому вообще отношения не имели никогда. Но это уже неприятные нюансы специфики взятых когда-то на себя обязательств. Услышанное просто говорило о том, что когда-то достигнутая и точно соблюдаемая договорённость между милиционерами и криминалитетом о взаимной неприкосновенности семей и родственников, в настоящем, как это ни прискорбно, нарушается и, в первую очередь, самими же силовиками. Очень хочется надеяться, что такие случаи единичны — нельзя загонять хищника в угол.
Постепенно, подъезжая к временным «пенатам», и окунался в переживания встречи с родными, совершенно отстраняясь от суеты этого дня, и уже стоя, почти обнажённый, перед проводящими осмотр конвоирами пресловутой «девятки», поймал себя на мысли отстранённости от происходящего.
И всё же это был хороший день, один из немногих, не оставшихся пустым пятном в воспоминаниях — удачный, с приятными редкими нотками, как ценный экспонат в личном музее судьбы последних лет моей жизни, где зал каждого последующего года становится всё более пустым.
Ознакомительная версия.
