Прошел год. Царь, исполненный решимости больше не повторять такой опасный эксперимент, требовал от своих министров более полной информации о нуждах народа и хотел уже перевернуть эту страницу тревожного либерализма.
Но Столыпин, этот посланный Провидением человек, который был готов обратить все свои силы, весь свой престижна пользу старого трона Романовых, заклинал императора отменить свое решение.
— Ваше величество в своем Манифесте дало обещание своему народу. Нужно, следовательно, его держать, если не поступаться высоким достоинством Вашего величества...
Николай уступил. Правда, не испытывая при этом никаких иллюзий. Но он любил верного Столыпина, его конструктивный ко всему подход, и у него было ясное предчувствие: вот этот человек передо мной, который требует от меня вновь открыть Думу, сделает много добра для страны.
Год 1906-й завершался. Над страной висел кровавый туман. Сколько было обвинений в адрес царицы, которая требовала от своего мужа не уступать, не повиноваться угрозам, шантажу со стороны революционеров! И, тем не менее, жизнь показала, что она была права, потому что все эти годы террористы трудились без роздыха, не выпуская из рук револьвера и бомбы. Сколько было убито важных лиц, которые оставались непреклонными при соблюдении установленного порядка, имперских традиций в стране: министр внутренних дел Плеве, министр внутренних дел Сипягин, министр народного просвещения Боголепов, граф Игнатьев, Бобриков, Старинкевич, префект Лониц, обер-прокурор Павлов, генералы Мин, Карангосов, Ализанов.
За шесть летних недель произошло шестьсот тринадцать покушений, убито двести сорок четыре человека... А блистательная аристократия Санкт-Петербурга продолжала критиковать государыню, требовавшую большей твердости в проведении репрессий...
Осенью царица сопровождала мужа, который, как всегда, в это время любил поохотиться в Польше, где императорская чета обычно останавливалась в замке в Спале. Александра взяла с собой племянницу, дочь своего брата, эрцгерцога Эрнеста Гессен-Дармштадтского. Через два дня в бюллетене двора сообщалось о внезапном заболевании ребенка, — у девочки начался гастрит. На следующий день несчастная умерла. Об этой довольно странной кончине немало злословили. Доктор Хирш, который повсюду сопровождал императорскую чету, отказался подписать официальное заключение о смерти. У него были доказательства того, что в тарелку с бульоном маленькой жертвы был брошен кем-то сильнодействующий яд. В результате быстро проведенного расследования выяснилось, что домашний слуга за столом поставил тарелку с ядом перед ребенком, а на самом деле она предназначалась императору!
Когда в стране, при дворе, в императорском окружении происходят столь трагические события, то не пора ли подумать о чем-то другом, и не увлекаться только одной критикой, постоянно проявляя свою враждебность по отношению к высшей власти в стране?
Либерально настроенное общество интеллектуалов, по сути дела, поддерживало убийц. Во время предвыборного собрания партии кадетов под председательством ее лидера П. Милюкова кто-то сообщил об убийстве вице-адмирала Г. Чухнина эсером, матросом Акимовым. Тут же весь зал встал и разразился громкими аплодисментами. Дума отказалась осудить этот возмутительный акт «красного террора». Столыпин, который только что пришел к власти, занимался первоочередными делами — наводил порядок в стране. В этом ему помогало все население страны — мелкие коммерсанты, рабочие, крестьяне. Каждый вносил свой посильный вклад в право защиты от анархии. Народ сохранял спокойствие, не бунтовал против царя, только правящий класс, эта дворянская фронда занимала враждебную позицию и неустанно подвергала острой критике трон. Промышленники, прежде всего, немцы и евреи из-за рубежа, имевшие в стране крупные фабрики, поддерживали своими иудиными монетами очаги революционной агитации.
Знаменитый миллионер того времени Савва Морозов посылал банковские чеки Ленину, — адвокаты, университетские профессора, журналисты пропагандировали в своих выступлениях идею тотальной анархии. Нужно во что бы то ни стало уничтожить этот царский строй, которого больше никто в стране не хочет! Вся страна была охвачена тревожным брожением. Прежде всего потому, что средний русский никогда монархистом не был. Он был всегда по своей сущности анархистом. Никто не думал о том, какие будут последствия, если уничтожить основы власти, — главное, поднести факел к бочке с порохом, все опрокинуть, разорить, после чего произнести волшебное слово — свобода, и тут же все обновится, все будет просто великолепно, воссияет дружба и наступит такое изобилие, о котором прежде и не мечтали...
Да, да все пойдет, пойдет, как надо, — как поется во французской революционной песенке!
Теперь в высшем свете только осуждали царя за отсутствие в нем энергии, в том, что он ничего не смыслит в управлении империей.
Нужно признать, Николай проявил свою проницательность, передав Столыпину всю полноту власти.
Таку руля появился Столыпин, мелкопоместный дворянин из деревни, несколько тучный, бородатый, с энергичным полным лицом. Он совсем не был похож на раболепных слуг короны, он не был похож и на чиновника бюро- крата, на этого субчика-ловкача, в подернутом пылью личном деле которого часто скрыты его малодушие и трусливость вкупе с самой откровенной некомпетентностью и желанием упрямо взбираться по социальной лестнице, чтобы добиться такого влияния, которое поможетему получше облагодетельствовать себя и обдурить своего начальника.
Петр Аркадьевич Столыпин, истинный патриот без слабинки, видел далеко, за горизонтом, он улавливал в раболепных преувеличенно подчеркнутых поклонах императору, в притворных восхвалениях его придворных признаки все более усиливающегося склероза общества, его скорого краха. Его очень уважали в Думе, где его широкоплечая медвежья фигура, его зычный голос, его красноречие, основанное на точных суждениях и скорых, доходчивых объяснениях, обеспечивали ему среди всех первое место. Порой лицо его наливал9сь кровью, и он, словно храбрый лев, бросал своим противникам:
— Вам меня не запугать!
Когда левые уже демонстрировали свое желание под видом созидания все разграбить, все переделать, он, поднимая руку, выкрикивал в их сторону:
— Вы хотите великих потрясений? И даже не знаете, почему. Пусть каждый из вас подумает, а нам нужна великая Россия!Этого могучего политика все пожирали глазами, В своем просторном сюртуке, с тяжелой золотой цепочкой от часов, болтавшейся на его выпуклом животе, он уверенно шел между членами фракций и, как положено, улыбался, избегая ненужной фамильярности, соизмеряя свои упреки с предостережениями, и все смотрели на него — одни с восхищением, другие со страхом вперемежку со злобой, но все — с подчеркнутым уважением.
