Так эта злополучная колонна продолжала движение, как бы прогоняемая сквозь строй и корчась от боли в наиболее опасных местах, как раненая змея, пока наконец агония не кончилась. Русские выслали парламентера с белым флагом с целью узнать, могут ли перевязочные пункты сразу начать свою работу, подбирая раненых, что и было своевременно разрешено. Впоследствии между японскими офицерами было много разговоров о том, имели ли русские право при подобных обстоятельствах унести с собою ружья и патроны. Японцы считают, что русские при прохождении через дефиле потеряли убитыми по меньшей мере 500 человек, и никто не может сказать, сколько их было там ранено. Японцы утверждают, что при хорошей стрельбе каждый русский должен был быть ранен, но их люди очень разгорячились. Вот другая версия этого дела в передаче Фуджии:
Отряд Окасаки зашел в тыл правому флангу противника и, заняв очень высокую и крутую высоту, долгое время стрелял по русским, которые беспомощно втянулись в узкий проход, через который их гнала бригада Сасаки. Гора, на которую Окасаки удалось взобраться, была самой высокой в этой местности и настолько обрывиста, что японцы не могли спуститься вниз к русским, а русские взобраться к японцам. Расстояние, отделявшее японцев от русских, колебалось от 300 до 1000 ярдов. К несчастью, у Окасаки не было орудий. Противник продирался через дождь пуль в полном беспорядке и был почти истреблен. Случай, представившийся Окасаки, можно только сравнить с выигрышем gros lot в Гамбурге!
С этим мнением я не вполне согласен. Я думаю, если и представляются счастливые случаи для одной сражающейся стороны, то они не должны совершенно исключать их для другой. В противном случае в чем же заключается слава? На самом деле я предпочитаю роль Сасаки у Пенлина, чем роль Окасаки, несмотря на то, что высоко уважаю последнего генерала. Другой офицер, посетивший это дефиле несколько дней спустя, говорил мне, что на протяжении 400 ярдов вся дорога представляла собой сплошную массу окровавленных перевязок и тряпок. Сражение у Пенлина кончилось этим ужасным побоищем, которое хотя и представляет очень грустное событие для всякого русского, но все же с известной оговоркой было славным делом для всех участвовавших в нем, ибо только немногие пленные были не ранены. Я знаю много начальников, которые, попав в подобное положение, сразу положили бы оружие. Может быть, они правы, а может, и нет; но несомненно, что русская манера смотреть на эти вещи более существенно указывает на их патриотическое чувство.
Хотя русские солдаты храбро сражались и умирали со славой, но я думаю, что даже самые горячие петербургские или московские патриоты должны признать, что при Юшулинге и Пенлине управление войсками заставляло желать очень многого и очевидно, что это плохое управление войсками не было возмещено автоматической деятельностью ни одним хорошо подготовленным полком или бригадой. Я вполне сознаю, что британский генерал проводил свою жизнь под стеклянным колпаком. Общество довольствуется мыслью, что причина того, что многое у нас в армии делается кое-как, наудачу, заключается в свойствах самой армии. Обществу бесполезно доказывать, что та глубокая вера в самого себя, которая заставляет армию думать, что для нее излишни разные предварительные хлопоты, есть свойство, присущее нации, а не характеристика армии. Но я никогда не мог усмотреть в действиях человека с бревном в глазу, вынимающего у своего ближнего из глаза спицу, ничего другого, кроме любезного поступка. Поэтому я осмелюсь сказать, что, как бы велико ни было бревно в моем собственном глазу, это не должно мне помешать вполне ясно видеть, что действия русских у горы Макураяма отличались удивительно случайным характером, а их распоряжения, казалось, только содействовали катастрофе.
Погода в Маньчжурии в то время была теплая и превосходная. Русский бивак был разбит в долине между двумя высокими хребтами, вершины которых были друг от друга на расстоянии около 800 ярдов. В течение последних двух дней главные силы японцев находились в окопах только в 2300 ярдах к юго-востоку от бивака. Хребет Макураяма был единственным закрытием не только от взоров, но также и от выстрелов. Несмотря на все это, он был занят только слабой заставой, а главные силы защитников рады были сидеть в своих палатках, разбитых как раз там, где должна стоять поддержка заставы. Несомненно, что войскам в Индии или Южной Африке не было бы разрешено разбить палатки в такой близости от противника. Самое большее была бы разбита палатка для госпиталя и для штаба, но так как погода была хороша, то даже и это маловероятно. Ничего не может быть более неудобным или более содействовать беспорядку, как нахождение людей маленькими отдельными группами в палатках во время тревоги. Если люди отдыхают лежа на земле поротно, то они в момент пробуждения от сна готовы к бою.
У Макураямы, однако, начальник доверился всецело своим заставам. Чем же эти заставы оправдали его доверие? Ясно, что они не высылали дозоров в густой гаолян, который рос у самого подножия горы, где они были поставлены. Так же ясно, что японцы хорошо знали об этой небрежности и рассчитывали на ее продолжение. Внизу у горы Макураямы один японский батальон лежал в продолжение этого важного получаса перед рассветом у самого подножия заставы, стоявшей на вершине, и все-таки не было выслано ни одного дозора, чтобы предупредить свои собственные посты или спящий позади бивак и дать им возможность изготовиться к обороне. Немногого можно достичь, рассуждая, что могло бы быть, но одно вполне ясно, что соблюдение основных правил предосторожности позволило бы людям на биваке занять хребет Макураямы в стройном и должном порядке. Они могли бы тогда получить подкрепление, как того требовала обстановка, с Шизанского хребта, и, наверно, японцам стоило бы многого труда, чтобы заставить их очистить свою позицию. В виде результата сражения 31 июля Первая армия овладела позициями, первоначально занятыми русскими, которые отступили на линию Токайен — Ампинг, где они и остановились. Таким образом японцам, отбросив противника, удалось сократить отделявшее их от Ляояна расстояние приблизительно на двенадцать миль. Для того, чтобы достигнуть Ляояна с линии, занимаемой Куроки до сражения, необходимо было три дня; для того же, чтобы разбить противника и открыть себе этим путь на Ляоян, даже при самом счастливом обороте дела, нельзя было планировать меньше четырех дней. Итак, семь дней был тот минимальный срок, в который японский командующий мог рассчитывать вступить в Ляоян или начать его обложение.
Со времени сражения при Иоширеи Куроки, однако, сократил расстояние, отделявшее его от его цели на дневной переход. Было бы вполне благоразумным предположить, что теперь для него потребуется меньше времени на преодоление сопротивления русских, чем он прежде рассчитывал. Несомненно, что взаимное положение сражающихся сторон может в любое время вполне измениться от подхода на линию Токайен — Ампинг значительных подкреплений, высланных Куропаткиным из его армии к югу от Ляояна. Но в этом случае Первая армия сыграет свою роль, отвлекая на себя войска с фронта Второй и Четвертой армий, и если и потерпит поражение, то все-таки достойно исполнит свой долг перед Ойямой и Японией.
