Разумеется, ни одна мать не пожелает своему сыну трагической судьбы защитников Брестской крепости. Но если случится так, что судьба сама поставит наших сыновей в подобные условия, то пусть они будут так же верны присяге, пусть сражаются так же храбро, как защитники этой легендарной крепости.
В последнем зале — книга отзывов. Это тоже волнующий документ. Здесь пишут не только по-русски или, скажем, по-грузински, по-белорусски. Пишут на многих языках мира. Узнаём французский, итальянский, английский, немецкий, испанский и другие языки. Смысл многих записей сводится к одному: «Богата героями земля советская.
Нет конца подвигам, совершенным на благо социалистического Отечества».
… И вот мы стоим на берегу пограничной реки.
— Боевой путь нашего полка уходит дальше — в Польшу, Германию… глядя вдаль, говорит Руфа.
— Съездим и туда. Потом, — строю планы.
— Значит, продолжение следует? — спрашивает Леша.
— Если позволят обстоятельства и время, — непременно,
А теперь домой, в Москву!
21 августа
Вчера поздно вечером доехали до Озерец. Сейчас решаем задачу: как разместить в «Волге» семь человек и пять чемоданов? На мой взгляд — это невозможно. Леша же уверяет, что «пара пустяков».
Интересный, красивый сон приснился мне сегодня. Кончилась война, и мы всем полком летим на парад Победы в Москву. Впереди идет самолет командира полка Бершанской. На нем укреплено наше полковое гвардейское знамя. Красное полотнище развевается по ветру… И вот под нами Красная площадь. Колонны демонстрантов. Мы заходим на посадку и приземляемся прямо на брусчатку. Выпрыгиваем из самолетов и под звуки марша шагаем мимо Мавзолея. А на главной трибуне стоят — живые! — все наши погибшие девушки и радостно машут нам руками. Вдруг над площадью появляется самолет ПО-2, и с него сыплются цветы, как листовки. Из них вырастает целая гора. Да это же Эльбрус! Мы все уже в гражданских платьях. Подбадривая друг друга, начинаем подниматься вверх. Чем выше — тем труднее. Карабкаемся по скалам, поддерживаем уставших. А на самой вершине, на снеговой шапке, стоит наше полковое знамя.
— Завидую, — произнесла Руфа, когда я рассказала ей свой сон. — Какие чудесные сны тебе снятся! А я сегодня спала как убитая.
Помолчав, добавила:
— В твоем сне есть, по-моему, определенная идея. В символической форме.
— Вот и мне так кажется.
Подошел Леша и сообщил, что все вещи уложены, а кабина готова принять семь пассажиров. Похоже, что наша машина резиновая.
Распрощались с родителями и, взбудоражив утреннюю деревенскую тишину сигнальным гудком, двинулись.
— Примечательно, что в сорок пятом, когда полк летел с фронта, то самолеты шли от границы таким же маршрутом: Брест — Минск — Москва, вспоминает Руфина.
— И летели мы таким же четким, дружным строем, как и на фронт, добавляю.
— Вашей дружбе можно и сейчас позавидовать, — говорит Леша.
— Безусловно.
— Нам здорово повезло в том отношении, что в полку не было ни одного мужчины, — высказывает Руфа правильную, на мой взгляд, мысль.
— Я тоже так считаю, — к нашему удивлению, соглашается Леша.
Мы были избавлены от многих осложнений, неизбежно возникающих в случае смешанного состава боевой части, да еще на фронте. И хотя жизнь полка шла по строго определенному уставами порядку, все равно она заметно отличалась от таковой в мужских частях. Несмотря ни на что, в полку царил «женский дух». Он проявлялся во всем: в опрятности формы одежды, чистоте и уюте общежития, культуре проведения досуга, в отсутствии грубых, а то и нецензурных слов и в десятках других мелочей. В боевой работе он выказывал себя в особой точности выполнения задания. Вышестоящие начальники довольно быстро почувствовали это, и когда речь шла об уничтожении малогабаритных целей, то предпочитали поручать их нашему полку.
— А еще нам повезло в командирах, — продолжаю я, — начиная от командира полка Бершанской и кончая командующим воздушной армией Вершининым.
— Вам и в мужьях повезло, — заявляет Леша.
— Не всем…
— Во всяком случае, многим, в том числе и здесь сидящим.
— Довольно смелое утверждение.
— Но самая большая удача в том, что мы остались живы после войны, говорит Руфа. — А что может быть прекраснее, чем жизнь со спокойной совестью.
— И с беспокойной мечтой.
«Машина времени» торопится к финишу.
На девяностом километре от Москвы, справа от дороги, вырастает темный силуэт памятника. Девушка со связанными руками, босая, идет на виселицу. Зоя… И почему-то тут же вспомнилось — в Берлине есть светлый монумент, поставленный после войны: русский солдат держит на руках девочку, доверчиво к нему прижавшуюся. Две крайние точки войны.
… Уже мелькают пригородные дачные места.
— Удивительно, — говорит Руфа, — у меня такое же состояние, как и тогда, в сорок пятом, когда мы подлетали к Москве. И сердце так же бьется, будто возвращаюсь после четырехлетней разлуки.
— В тот день, как и сегодня, было тепло, светило солнце, — припоминаю.
— Едва я завидела тогда на горизонте первые признаки Москвы, запела во весь голос. И сейчас хочется.
— Запевай, мы с удовольствием подтянем.
— «Я немало по свету хаживал»… — без дальнейших уговоров начала Руфа.
С настроением пропели всю песню.
— Давайте подведем итоги поездки, — предлагает Леша.
— Да что ж тут подводить-то? — говорю. — Проехали:
84454-74402=10052 километра. В пути пробыли 33 дня. Везем дневник и массу обновленных воспоминаний.
И вот через несколько минут подъезжаем к городской черте.
— Ура!!! — несется из нашей машины.
Первый столичный светофор удивленно открывает зеленый глаз.
Здравствуй, Москва! Мы опять, как и в сорок пятом, вернулись к тебе с победой. На этот раз победили время.
