Пятый остров довольно возвышен. Крутые, утесистые берега его одного образования с западными скалами шестого острова. Здесь заметил я некоторые признаки колчедана (Scliwal felkiess).
Шестой, или Четырехстолбовой остров описан выше.
На ночлеге 23 апреля один из нартовщиков уверял нас, будто «за несколько лет прежде находился он на первом из Медвежьих островов, лежащем в 30-ти верстах от устья речки Крестовой, и потому получившем название «Крестовый остров». Далее утверждал рассказчик, что остров этот невелик, совершенно круглый и нимало не похож на тот остров, где мы ночевали. В противность убеждений нартовщика, следуя карте Леонтьева, именно находились мы на Крестовом острове. Трудно было предполагать, чтобы к западу от него лежал еще остров, доселе не замеченный. Туман и беспрерывная метель препятствовали нам теперь видеть отдаленные предметы. На следующее лето штурман Козьмин, описывая берега Ледовитого моря между устьями Колымы и Индигирки, имел случай убедиться в неосновательности рассказов нартовщика: с Мало-Чукочьего мыса и возвышенных берегов близ устья Крестового ручья видел он остров, который проводники туземцы называли Крестовым.
Остров этот действительно имел вид кругловершинной горы, и по взятым тогда пеленгам оказалось, что эта гора находится не на острове, впереди Крестового лежащем, а за ним, именно на том, который мы так назвали и описали. Впрочем, для окончательного отыскания этого обстоятельства отправлял я впоследствии, зимой 1823 года, Козьмина осмотреть часть моря, лежащую между нашим путем и курсом Геденштрома в 1810 году. Выехав из Нижне-Колымска 23-го января на двух нартах, с провиантом на четырнадцать дней, 5-го февраля при 28° холода Козьмин вступил из устья реки Агафоновки на морской лед и к ночи достиг острова, того самого, который Геденштром видел летом и мы ныне описали. Здесь Козьмин переночевал.
На следующий день поехал он на север, и 9-го февраля, без больших препятствий, достиг 71°58' широты. Во время всей поездки путешественники много терпели от холода; термометр постоянно показывал 30°, а в последние дни, на возвратном пути их, мороз усилился до 32° так, что собаки изранили себе ноги на твердо замерзшем снегу. Осмотрев с острова горизонт и не открыв ничего примечательного, кроме легкой синевы на севере, Козьмин возвратился на средний из Медвежьих островов и оттуда прямым путем поехал в Нижне-Колымск, куда и прибыл 17-го февраля.
Эта поездка ясно обнаруживает неосновательность вышеприведенного рассказа нартовщиков и служит новым доказательством верности наших наблюдений как относительно Медвежьих островов вообще, так и Крестового особенно. Поэтому, возвращая ближайшему к материку первому Медвежьему острову прежнее его название Крестового, наименовал я остальные острова купы, применяясь к их расстояниям от берегов твердой земли, – вторым, третьим и т. д., так что Четырехстолбовой получил имя шестого острова.
После отступления от хронологического порядка, необходимого для окончательного описания купы Медвежьих островов, обращаюсь к нашему путешествию.
Хотя я был уверен в несправедливости показаний нартовщика, однако, желая применить все средства для выяснения истины, решился ехать к Крестовому мысу, который по карте Леонтьева лежит на SSW ½ W от острова того же имени. По мере нашего удаления от места ночлега попутный нам ONO ветер крепчал; с тем вместе поднялась густая метель. Но несмотря на то по гладкой дороге в короткое время проехали мы 44-е версты. Здесь внезапно заметили мы, что едем уже не по льду, а по твердой земле, и сначала полагали, что открыли искомый остров. Радостный крик одного из нартовщиков, нашедшего свою собственную ловушку[165], уверил нас, что мы находились уже на твердой земле.
Метель продолжалась и препятствовала различать даже ближайшие предметы, но нартовщик, здешний уроженец, узнавал каждый холм, каждую кочку и объявил нам, что мы находимся недалеко от реки Агафоновки, возле устья которой построен балаган. Несмотря на непогоду, нартовщик привел нас к балагану, где после долгого времени мы провели первую спокойную ночь под защитой четырех стен.
Совершенный недостаток в съестных припасах и приближение весны делали невозможным дальнейшее исследование льда. Я решился кратчайшей дорогой ехать в Нижне-Колымск. На возвратном пути пытались мы описать эту часть берега, но непогода и продолжавшаяся вьюга делали нашу работу безуспешной. Северо-восточный ветер беспрестанно крепчал, и густой снег затемнял атмосферу. Впрочем, такая погода нисколько не затрудняла наших проводников. По необозримой, однообразной пустыне ехали они с непонятной для нас уверенностью и счастливо достигли балагана, построенного на мысе при устье реки Большой Чукочьей в 43-х верстах от нашего последнего ночлега. Здесь мы переночевали.
На другой день (26-го апреля) переехали мы через Чукотскую гору в Якутской виске[166], около двадцати четырех верст. В 6-ти верстах отсюда, на Якутском озере, был у одного из наших проводников зарыт во льду запас рыбы; она сохранялась в углублении, покрытом сверху льдинами, засыпанными снегом и залитыми водой, но с таким искусством, что поверхность озера оставалась совершенно гладкой. Пока хозяин угощал все общество, мимо нас пробежало стадо оленей; несмотря на изнурение, собаки с лаем и визгом бросились за ними, и с большим трудом удалось нам собрать и привести в порядок наши упряжки, без которых мы были бы вынуждены окончить путешествие пешком, таща на себе нарты и поклажу.
От озера проехали мы 15 верст, по тундре, до поварни на Коньковой виске, построенной в 13-ти верстах от ее устья. Отсюда проехали еще 15 верст и переночевали в трех балаганах на Убиенной виске.
Апреля 27-го погода переменилась: снег перестал. Но вместо того поднялся резкий юго-западный ветер и холод усилился до 15°. От Убиенной шла хорошо уезженная дорога, через Чукотское озеро к ненаселенной деревне на реке Малой Чукочьей; все местечко это состоит из пятнадцати хижин и полуразвалившейся казармы. Зимой все строения стоят пустые и заносятся снегом, а летом собирается сюда несколько семейств на рыбную ловлю. Проехав всего 72 ½ версты, к ночи достигли мы Походска. Несмотря на бедность и незначительность селения, вид его произвел на нас самое приятное впечатление. Местами снег уже стаял от действия солнечных лучей, и земля, покрытая прошлогодней травой, показывалась из-под него; трубы домов дымились; за ледяными стеклами тускло мерцали огни – мы снова были среди людей. Вскоре лай собак возвестил о нашем прибытии, и из всех дверей раздались радостные приветствия.
После долгого странствования по ледяным пустыням среди беспрестанных трудов и лишений мы вступили наконец в жилую, теплую хижину, могли сбросить с себя тяжелые, промерзшие шубы, отдохнуть и согреться возле пылающего очага. Гостеприимные хозяева угощали нас всем, что только было у них лучшего, и между прочим недавно застреленными куропатками. День этот был для нас истинным праздником; мы наслаждались им, как счастливым днем жизни, и часть ночи провели в разговорах с хозяевами.
