Понимая, что разговор пошел по «опасному руслу», в него вмешался Феликс Керстен, который предложил обсудить проблему узников, которых еще можно было спасти. Мазур предложил освободить всех евреев, находившихся в концентрационных лагерях. Гиммлер предпочел проигнорировать это предложение, но стал рассуждать о неблагодарности западных держав: «Когда я отпустил в Швейцарию 2700 евреев, это стало поводом, чтобы развязать в прессе кампанию лично против меня. Утверждалось, что я освободил этих людей лишь для того, чтобы обеспечить себе алиби. Но мне не нужно никакого алиби! Я всегда делал лишь то, что считал справедливым, что было необходимо для моего народа. И я отвечу за это. За последние десять лет ни на кого не вылили столько грязи, как на меня. Но я никогда не переживал по этому поводу. Даже в Германии любой человек может сказать обо мне все, что захочет. Заграничные газеты тоже начали против меня кампанию, после которой я не испытываю никакого желания продолжать сдачу лагерей».
Затем речь пошла об освобождении заключенных лагеря Равенсбрюк и обещании Гиммлера перевезти их в Швецию. Мазур настаивал на подробном соглашении. Гиммлер колебался. Когда Керстен понял, что переговоры заходят в тупик, он попросил Гиммлера просмотреть списки, полученные из шведского министерства иностранных дел, где перечислялись лица, освобождению которых придавалось особое значение. После этого Гиммлер и Керстен могли побеседовать с глазу на глаз. Керстен настаивал на том, чтобы рейхсфюрер СС придерживался договоренностей, которые были достигнуты во время разговора, состоявшегося в марте. После этого Гиммлер согласился освободить тысячу еврейских женщин из Равенсбрюка. Но он настаивал, чтобы они в документах числились «полячками», что позволило бы обойти приказы Гитлера.
После этого в беседе с Мазуром Гиммлер перешел к общим политическим вопросам. Он упомянул немецкую оккупацию Франции и заявил, что оккупированная страна отлично управлялась, с безработицей было почти покончено и всем хватало продовольствия. Следующими словами Гиммлер решительно подчеркнул значение борьбы Германии с большевизмом: «Гитлер создал национал-социалистическое государство как единственно возможную форму политической организации, способную бросить вызов большевизму. Если рейх падет, то американские и английские солдаты будут заражены большевизмом, а их страны окажутся охвачены социальными беспорядками. Немецкие массы, вынужденные обратиться влево, будут приветствовать русских как братьев, после чего в мире воцарится неописуемый хаос».
В целом переговоры между Гиммлером и Мазуром длились несколько часов. Они закончились около 5 утра, после чего Мазур и Керстен покинули страну. Гиммлер тем временем еще два раза встречался с графом Бернадоттом. Первый раз это произошло ранним утром 21 апреля (то есть сразу же после окончания переговоров с Мазуром) в санатории «Гогенлихен». Но поскольку советские войска стремительно продвигались вперед, то Гиммлер был вынужден покинуть санаторий и срочно вместе со своим окружением перебраться в Любек. Именно там произошла вторая встреча с графом Бернадоттом. Она состоялась в ночь с 23 на 24 апреля в здании шведского консульства. Именно тогда Гиммлер заявил шведу, что через несколько дней Гитлер будет мертв, а потому он мог говорить в качестве преемника фюрера. Гиммлер просил Бернадотта организовать через шведское правительство встречу с Эйзенхауэром, дабы Западный фронт мог капитулировать на определенных условиях. В то же самое время Гиммлер заявил, что на Восточном фронте немецкие войска будут сражаться настолько долго, насколько это было вообще возможно. Не полагаясь исключительно на шведов, Гиммлер пытался связаться с Шарлем де Голлем. Позже тот написал в своих мемуарах, что по неофициальным каналам он получил от рейхсфюрера СС предложение об объединении побежденной Германии и Франции, что не позволило бы англичанам и американцам превратить Францию в страну-сателлита. Де Голль согласился, что в этом предложении было очень много верного, но отказался принять его, так как оно поступило именно от Гиммлера.
Вернувшись в Швецию, Бернадотт конфиденциально информировал о своих встречах с Гиммлером шведского министра иностранных дел Христиана Гюнтера и американского посла в Стокгольме. Как и стоило ожидать, западные державы не только отказались вести переговоры с Гиммлером, но и опубликовали сведения о его предложении в прессе. Затем эта новость попала в сообщения международных агентств и стала транслироваться по радио. Именно из радиоперехватов в Германии узнали о тайных переговорах Гиммлера. В бункер Гитлера эта новость пришла 29 апреля. С фюрером случился припадок бешенства. За день до своего самоубийства Гитлер составил «политическое завещание», согласно которому Гиммлер лишался всех постов. «Перед своей смертью исключаю бывшего рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера из партии и снимаю со всех государственных постов… Геринг и Гиммлер вели тайные переговоры с врагом без моего согласия и против моей воли, а также пытались взять в свои руки власть в государстве, чем нанесли стране и всему народу невосполнимый ущерб, не говоря уже о предательстве по отношению к моей личности». Преемником Гиммлера на посту рейхсфюрера СС стал гауляйтер Бреслау Карл Ханке.
В конце войны Гиммлер почти ни разу не встречался со своей семьей, которая проживала в Гмюнде, ни с Хедвиг Поттхаст и двумя детьми, которые находились в Берхтесгадене. Связь с ними можно было поддерживать лишь по телефону. Показательно, что даже в это время и Маргарета, и Хедвиг были преданы Генриху Гиммлеру. Они не испытывали никаких сомнений и не намеревались видеть в Гиммлере военного преступника. Еще 16 января 1945 года в гости к Маргарете прибыл брат Генриха, Гебхард Гиммлер. После 1933 года он сделал неплохую карьеру в системе профессионального образования. А с подачи брата даже получил офицерское звание СС. Дневниковые записи, которая вела Маргарета Гиммлер, позволяют установить, что в конце войны Гебхард во многом возлагал вину за предстоящий закат Третьего рейха на своего брата. Если он хотел найти какое-то понимание у супруги рейхсфюрера СС, то он глубоко заблуждался. «Он хотел поговорить со мной. У меня плохие предчувствия. То, что он говорил, было следствием католических воззрений, которые были присущи ему [Гебхарду. — А.В.] и его родителям. Хайни предупреждал меня об этом. Мне этого не понять». Двумя неделями позже Маргарета записала в дневнике: «Великолепно, что Генриху поручили выполнение крупных заданий и ему это удается. Теперь на него взирает вся Германия». 21 февраля она отмечала, что намерена оставаться в Гмюнде, «так как этого хотел Генрих».
