Правда, вспоминала жена, в середине медового месяца у них кончились деньги, а из Нью-Йорка шли телеграммы с требованиями новых рассказов и выполнения обещаний. Много дней в Хот-Спрингс О. Генри ничего не писал, а тут уселся за стол и за вечер сочинил рассказ в 12 страниц. Проблема с деньгами решилась.
Но пришло время возвращаться в Нью-Йорк. О. Генри с супругой решили обосноваться в «Челси», небольшом семейном пансионате. Было решено, что писатель сохранит свои прежние апартаменты в «Каледонии» — там он будет работать, а жить — в «Челси». Так началось то, что впоследствии Сара Портер назвала «наша бедная, трагически короткая совместная жизнь». Да она и не могла стать иной. Это были совсем разные, с совершенно разным опытом и разными взглядами на жизнь люди. Что их связывало кроме общих детских воспоминаний? Как ни странно — довольно многое, но… О. Генри хотел обрести дом, «тихую гавань». А меняться совершенно не желал. Да и мог ли? Целая жизнь была позади — с привычками, устоявшимися ритуалами, стилем существования. Он хотел, чтобы всё оставалось как есть, но чтобы рядом был близкий человек. Такой человек был нужен и Саре, но подстраиваться под него она, может быть, и хотела, но не могла — у нее были свои, давно сформировавшиеся представления, и перешагнуть через них она не сумела. Она считала, что супруги должны вести светскую жизнь, появляться на людях, заводить знакомства, и муж просто обязан — хоть иногда — «выводить ее в свет». О. Генри всё это было совершенно чуждо, но понять его жена была просто не способна: в конце концов, совершенно же ясно, что «так принято»! Не стоит осуждать Сару, — когда она вышла замуж, ей было уже 39 лет, жизнь прошла в южном провинциальном городе, в семейном доме, с мамой, в учительстве, все ее социальные инстинкты сформировались в этой среде, и ожидания были вполне оправданны. Годы спустя она утверждала, что во всём виноваты жизнь в отеле и существование на два дома:
«Целый день я была одна. Даже завтракала в одиночестве, поскольку мой муж, едва одевшись, сразу же уходил к себе, где работал (в «Каледонию». — А. Т.). До самого вечера я его обычно не видела… Я почти никого не знала. Вся моя жизнь протекала в четырех стенах, мне нечем было себя занять, да еще нервы, я тревожилась за мужа… Одиночество прерывалось только нашими совместными и весьма нерегулярными трапезами да сном. Нередко, когда мужу хотелось куда-то пойти и развлечься, где-нибудь поужинать, сходить в театр на пьесу — я была уже слишком вымотана, чтобы получить удовольствие. Иногда я отказывалась выходить. Муж говорил мне, что я изменилась»[309].
Не смогла Сара понять и роль друзей в жизни О. Генри. Она, видимо, полагала, что сумеет заменить их ему, вытеснить из его жизни, а когда этого не случилось, пыталась удержать его слезами, обидой, но это только еще больше отдаляло их друг от друга.
За исключением вполне «светского» Г. Холла, не смогли принять Сару и друзья О. 1енри. Дженнингс, который в очередной раз приехал в Нью-Йорк в конце декабря 1907 года, не скрывая неприязни к супруге своего друга, вспоминал:
«Однажды ближе к вечеру ко мне зашел Ричард Даффи.
— Билл хочет с тобой увидеться. Мы вместе идем на ужин.
Мы зашли в “Каледонию”, где он работал. Портер сидел за столом, дописывая какую-то историю. Он выглядел очень усталым, словно долгое время находился под напряжением.
— Я тружусь, как дьявол. Чувствую, что сильно устал. Давайте выпьем. Это не нарушит ваши планы?»
Они отправились в ресторан, а потом О. Генри предложил:
«— Я хочу, чтобы вы познакомились с моей женой, полковник (Даффи был уже знаком с ней. — А. Т.).
Мне показалось, что он говорит неправду. Поэтому ответил, что не слишком желаю этого. Я подумал, что ей не захочется принимать недавнего заключенного.
Но его южное добросердечие и расположенность растопили мои страхи. Мы добрались до апартаментов четы около половины одиннадцатого вечера. Нас ожидали полутора часами раньше. Миссис Портер приветствовала нас с большой сердечностью. Она была первой любовью Портера в его детские годы (Дженнингс ошибается: когда Билл и Сара общались, ему было 16, а ей около 11 лет. — А. Т.).
Я чувствовал себя скованно. Она делала вид, что не замечает этого. И, конечно, ее манеры были безупречны. Если она и была недовольна, внешне это никак не проявилось.
Она накрыла на стол и под каким-то предлогом удалилась. Я вздохнул с облегчением, но напряженность осталась.
Около полуночи Даффи и я стали прощаться. Билл тоже взял свою шляпу.
— Но, мистер Портер, вы же не собираетесь уходить? — наполовину утвердительно произнесла леди.
Мы вышли, а он на минуту задержался дома, чтобы объясниться. Даффи и я оказались на улице.
— За каким чертом Биллу понадобилась эта женитьба? Она уничтожает его свободу — теперь ему и не погулять, — громко прошептал я Даффи, но в этот момент за плечо меня тронул Портер. Он рассмеялся беззаботно — совсем по-мальчишески.
— Вам не по душе мой выбор?
— Не мне с нею жить, — выпалил я в ответ.
— Но вы разочарованы тем, что мой матримониальный статус изменился?
— Ничего глупее вы совершить не могли.
— Она очень достойная молодая леди. — Портеру, казалось, понравилось мое негодование.
— Очень может быть, но вам-то она зачем?
— Я любил ее.
— О, Господи! Конечно, это всё меняет.
Портер был настоящим трубадуром. У него было щедрое сердце — ко всем, кто исполнен печали. Я чувствовал, что он совершил фатальную ошибку, возложив на себя обязательства, которые не мог исполнить.
— Полковник, мне важно было ваше мнение… Я женился на женщине из очень хорошей семьи и взвалил на нее все мои проблемы. Имел ли я на это право?»[310]
Любил ли он ее? Может быть, действительно выполнял некие обязательства, продиктованные присущим ему благородством и верностью данному слову? В 1909 году, за несколько недель до кончины, О. Генри разговаривал с Анной Партлан и признался: «Единственной женщиной, которую я любил, была моя первая жена». Но, видимо, убеждал себя, что любит и вторую. Во всяком случае, отчетливо понимал, как нелегко ей приходится с ним и как трудно мириться с его холостяцкими привычками.
Надо сказать, что Дженнингс был не одинок в своем отношении к миссис Портер. У. Уильямс, как мы помним, один из самых близких в нью-йоркский период к писателю людей и почти неизменный его спутник за обедом, был, конечно, представлен супруге писателя. Заходя в «Челси», чтобы увидеться со своим другом, он всегда получал от его супруги церемонное приглашение отобедать, но всегда отклонял его. «По той или иной причине, — вспоминал он впоследствии, — но я никогда не мог даже себе самому внятно объяснить причину этого. Просто я не хотел общаться с миссис Портер, хотя мне говорили, что она замечательная женщина и очень гостеприимная хозяйка»[311].
