Владимир, ты слышал только часть моего выступления? Жалко.
— Я заслушался. Вы говорили вне времени.
Все, и диссертант, и оппоненты, и Нахов, все говорили так скучно, вяло, что
даже мое обычное выступление показалось замечательным.
— Вам удается показать то, что другие только понимают: что мысль это драма.
17. 8. 1979. Александр Абрамов спросил через меня мнение А. Ф. о краткой персоналии, подготовленной им для одного эстетического издания: «Г. И. Челпанов, ЭЛ. Радлов, Г. Шпет, А. Ахманов, П. Блонский, А. Лосев, П. Флоренский и другие остались после революции в России и принимали активное участие в научной и общественной жизни советского государства. Г. И. Челпанов долгое время был директором Московского психологического института. Позиция, занимаемая им, была такая, что допускала распространение марксистского мировоззрения на социальную психологию, но не на общую психологию. Последняя, по Челпанову, должна быть свободна от какой бы то ни было философии. В 1928 году на соискание звания академика был выдвинут ЭЛ. Радлов[272] (Известия, 1928, 5 октября). В системе ГОЭЛРО работал П. А. Флоренский, бывший в годы советской власти редактором и одним из авторов Технической энциклопедии. А. Ахманов и П. Блонский стали известными советскими педагогами, историками философии. А. Ф. Лосев, издавший много философских книг (Античный космос и современная наука, М. 1927; Философия имени, М. 1927; Музыка как предмет логики, М. 1927; Диалектика художественной формы, М. 1927; Диалектика числа у Плотина, М. 1928; Критика платонизма у Аристотеля, М. 1929; Очерки античного символизма и мифологии, М. 1930), в которых излагал свою философскую систему, представляющую собой своеобразную переработку философии Гуссерля на основе диалектических идей Платона, Плотина и Прокла, определенное отождествление феноменологии с универсальной диалектикой, которая и есть не что иное как собственно философия, эволюционировал в сторону марксистского миросозерцания и является в настоящее время гордостью советской историко-философской науки».
А. Ф. ответил опять через меня Абрамову:
«Дорогой Саша!
Ввиду глухого времени летних отпусков твой вопрос ко мне дошел до меня
только через несколько рук и только сегодня, 17-го августа. Отвечу тебе следующее.
1) Твоя общая оценка моей научной работы за 30-годы, вообще говоря, достаточная и правильная. Я бы считал только, что надо было бы пометить еще одну книгу моих тогдашних лет, которая имеет большое значение в истории моего развития. Это — Диалектика мифа, М. 1930.
2) Далее, меня интересует вопрос, будут ли характеризоваться в издании, для которого ты пишешь, 1940–1970 годы в истории советской эстетики. Если этого не будет, то к посвященным мне строкам нужно было бы сделать замечание в роде следующего: Историей и теорией эстетики А. Ф. Л. особенно много занимался в 1950–1970 годы, когда им был издан не один десяток трудов из этой области. Библиографию моих трудов можно найти в приложении к III тому моей Истории античной эстетики: Высокая классика, М., 1974, а также в посвященном мне сборнике Традиция в истории культуры, М.: Издательство Наука 1978, где мне посвящена специальная статья о моих работах по античной культуре.
3) На всякий случай сообщаю, что в эти годы мною изданы пять томов Истории античной эстетики, Эстетика Возрождения, Античная музыкальная эстетика, статьи по эстетике Р. Вагнера и ряд теоретических статей.
4) Если кто-либо пишет или написал о 1950–1970 годах, то небезынтересно было бы узнать, кто и что писал обо мне и ознакомиться с этими материалами, как ты дал мне возможность ознакомиться с твоими.
Если можешь, то прими зависящие от тебя меры. Лучше писать на мой московский адрес: 121002, Москва Г-2, Арбат 33, кв. 20 (письма мне привозят на дачу).
Прими от меня искреннюю благодарность за твое внимание к моей научной работе и за высказанные тобой правильные мысли обо мне.
С дружеским уважением
А. Лосев
Отдых
17 августа 1979».
И письмо мне:
«Дорогой Владимир!
Ты меня тронул своим дружеским вниманием к тому, что пишется обо мне в издании по Истории советской эстетики. Без твоего посредства я, живя на даче, вероятно, совсем не получил бы никаких сведений от ААбрамова. Так как на частный адрес письма доходят лучше, чем на учреждение, то мой ответ Абрамову я направляю именно тебе и прошу тебя передать лично А. Абрамову.
Еще и еще раз обнимаю тебя и шлю благодарность.
Мой изысканнейший привет передай Ренате.
Твой всегда
АЛосев
Отдых
17/VIII—79
Мой поклон Володе и Ренате
А. А.»
Он преувеличивает, говорил А. Ф. позднее об одной статье Абрамова, философскую направленность дохомяковского, досоловьевского богословия. Некоторые, например Иннокентий Херсонский, несомненно проявляли философский интерес. Затем, у епископа Сильвестра явный философский интерес в его 5 томах. А что же, он говорит, Макарий [273] и Сельвинский? Как богословы они правильные, хотя и очень абстрактные. Было течение против Макария: очень абстрактно выражается. В религиозно-философском обществе имени Соловьева не то Рачинский, не то Бердяев сказал, что Макарий провонял на схоластике[274] . Среди старых богословов есть такие, ко¬торые содержат очень мало платонического элемента, а есть, наобо¬рот, которые очень близки к этому. Видишь, Платона и Аристотеля всё-таки побаивались. Конечно, мировые имена, но лучше всё-таки апостол Павел. И только...
Да не мог я этого говорить! Что же, он не знает, что такое Лосев? Я же знаю всех этих богословов, и не из вторых и не из третьих рук.
13.1.1980. Написал и не осмелился послать Лосеву латинский протест на его эллинистически-римскую эстетику. Почему так черно говорится о греческой скульптуре? о римском праве? о Плотине, якобы прислужнике жестокого монарха? зачем столько плохого о Западе?[275]
20. 7. 1980, воскресенье. Сегодня Валентина Ильинична Постова- лова была с сестрой Лидой и сыном Илюшей у Лосева. Печальное настроение у А. Ф.; но он рад, что «Валентина» приехала «просто так». Он был необыкновенно искренен, говорил, что ему хочется «ласки человеческой». Аза Алибековна переводила разговор на другое; она, очевидно, имеет основания бояться, что А. Ф. «заговорится».
Всю жизнь много работал, говорил А. Ф., и вот вышел даже шестой том, Плотин, а нет радости. Совсем другое нужно, ласка (в голосе горечь). В. И. заметила в нем беззащитность и открытость. В молодости, говорил он, брал темы непопулярные, за которые не брался никто, и так остался мало известен.
