Ознакомительная версия.
А между тем Февральская революция не ограничилась пределами Франции. Приходили вести одна другой ужаснее. Страшный гнев овладел Николаем Павловичем. Тогда 14 марта 1848 года был издан знаменитый манифест. "После благословения долголетнего мира Запад Европы внезапно взволнован новыми смутами, грозящими ниспровержением законных властей и всякого общественного устройства. Возникнув сперва во Франции, мятеж и безначалие скоро сообщились сопредельной Германии, и, разливаясь повсеместно с наглостью, возраставшею по мере уступчивости правительств, разрушительный поток сей прикоснулся наконец и союзных нам империи Австрийской и королевства Прусского. Теперь, не зная более пределов, дерзость угрожает в безумии своем и нашей, Богом нам вверенной России. Но да не будет так. По заветному примеру православных наших предков, призвав на помощь Бога всемогущего, мы готовы встретить врагов наших, где бы они ни предстали, и, не щадя себя, будем в неразрывном союзе со святою нашею Русью защищать честь имени русского и неприкосновенность пределов наших" — и т. д. Манифест оканчивался словами: "С нами Бог, разумейте, языцы, и покоряйтеся, яко с нами Бог".
Как будто в ответ на манифест русского царя Национальное собрание в Париже вотировало резолюцию, где между прочим было сказано, что Франция будет поддерживать "братский союз с Германией, восстановление независимой и свободной Польши, освобождение Италии".
С этого времени Николай Павлович считал своим долгом вмешиваться во все европейские дела. Наша дипломатия стала нервной, мнительной, запальчивой и судорожной. Ввиду волнений, возникших в придунайских княжествах, турецкие войска вошли в их пределы и заняли Бухарест. Тогда и Николай Павлович двинул внушительные силы в Молдавию и Валахию. Это вызвало протест Англии. Последствием нашей политики было неустойчивое устройство придунайских княжеств. Они попали в двойную зависимость от Порты и от России, и больной вопрос этим вовсе не был разрешен.
В монархии Габсбургов дело обстояло, по представлению Николая, очень худо. Меттерниху пришлось бежать из Вены, и царь писал ему: "В глазах моих исчезает вместе с вами целая система взаимных отношений, мыслей, интересов и действий сообща…" Он не доверял новому австрийскому правительству, но это не помешало ему отпустить из русского казначейства крупную денежную сумму для подавления возникшего тогда в Италии освободительного движения. Ломбардия оставалась за Австрией по милости русского царя. В июне, к удовольствию Николая Павловича, была разбита чешская национальная революция. В это время австрийский престол занял Франц-Иосиф. Национальное освободительное движение в Венгрии было подавлено при помощи русских штыков. Николай послал за Карпаты стотысячную армию, и после ряда сражений, не всегда для нас удачных, в конце концов, венгры были раздавлены в угоду Габсбургской монархии.
Везде и всюду появление русских знамен означало торжество реакции. Николай Павлович всеми силами старался помешать развитию либерального движения в Германии. Последствием этой слепой, страстной и неистовой политики Николая была ненависть народов к России. Но этого мало. Австрийское и прусское правительства, обязанные Николаю своим существованием, с тревогой и завистью следили за ролью России на Востоке, страшась ее гегемонии. Англия и Франция также не скрывали своей вражды к русской монархии. Николай пристально следил за тем, что делалось в Париже. Разгром генералом Кавеньяком июльских баррикад пришелся ему по вкусу, и он не упустил случая передать усмирителю свой сочувственный привет. Провозглашение в декабре 1852 года Людовика-Наполеона Бонапарта императором французов не очень понравилось царю, но это все же было лучше, чем республика. Он как-то "полупризнал" нового императора. И это "полупризнание" оскорбило и раздражило самолюбивого Бонапарта.
Все это подготовило почву для войны России с Европой. Поводом для этого конфликта явилось наше столкновение с Нортон по вопросу о привилегиях православных в Палестине. Турки, чувствуя поддержку Англии и Франции, не соглашались на уступки. Николай, как известно, занял дунайские княжества восьмидесятитысячной армией, требуя исполнения договоров. Ему скоро пришлось убедиться, что у него нет в Европе ни единого союзника. Надо отдать ему справедливость, что у него явилась тогда смелая мысль провозгласить действительную независимость молдаво-валахов, сербов, болгар и греков. Поднять балканские народы, придать этому движению освободительный характер это значило заручиться не только моральной поддержкой славян, но и обеспечить себе прочную военную базу. Но освободительное движение не сочеталось как-то с физиономией Николая Павловича Романова. "Карлик, трус беспримерный", по выражению поэта, граф Нессельроде объяснил царю неприличие его "революционного" замысла. Опять появились на сцене пресловутые "принципы легитимизма", и последняя возможность спасти свою честь была навсегда утрачена императором Николаем.
Россия начала военные действия. Адмирал Нахимов уничтожил на Синопском рейде турецкую эскадру, но вслед за этим появились в Черном море английские и французские корабли. 1 марта Англия и Франция предъявили России ультиматум, требуя очищения дунайских княжеств. Николай обратился к Австрии и Пруссии, предлагая подписать протокол о нейтралитете. Известно, какой бесстыдный ответ был получен от правительств, им еще так недавно поощряемых в ущерб русским интересам. Русским войскам пришлось отступить за Прут. Театр военных действий благодаря французскому десанту был перенесен в Крым. История Крымской кампании всем известна. 11 сентября 1854 года началась славная оборона Севастополя.
Царь делался все мрачнее и мрачнее. В это время один из проницательных современников писал из Москвы: "Понятно, что сбились с пути и завязли, но когда началось это уклонение? С какой поры? Как стать опять на верный путь? Пока же ясно, для меня по крайней мере, что мы стоим лишь на пороге всяких разочарований и унижений. Первая ставка нами проиграна — и проиграна безвозвратно… Разве каким-либо чудом, которого мы не заслужили, избежим мы позорной сдачи и в то же время будем стараться убедить себя в том, что в конце концов и этот исход не хуже других, причем это убеждение будет навязываться силою тем, которые с ним не согласятся".
П. А. Валуев, которого трудно заподозрить в политическом радикализме, характеризует тогдашнее наше положение как нечто весьма безотрадное и жуткое: "Давно ли мы покоились в самодовольном созерцании нашей славы и нашего могущества? Давно ли наши поэты внимали хвале, которую нам
Ознакомительная версия.
