Капитуляция под Сталинградом ознаменовала для Германии начало конца. Ход войны был переломлен. Хотя на юге и западе успехи союзников еще выглядели недостаточно убедительными. На Африканском театре военные действия приняли затяжной характер, самолеты люфтваффе все еще совершали налеты на Британию. И, пока Алан томился ожиданием в Нью-Йорке, в порты продолжали возвращаться те, кому посчастливилось уцелеть во время немецких атак на конвои в самый критический период битвы за Атлантику.
У встретившихся на конференции в Касабланке Черчилля и Рузвельта имелись все основания надеяться на то, что с восстановлением «Энигмы» на немецких подлодках частоту случаев потопления удастся сохранить на уровне конца 1941 г. И в январе, действительно, удалось. Но в феврале количество потоплений удвоилось, снова достигнув примерного уровня 1942 г. А месяц март выдался худшим за все время военных действий: девяносто пять грузовых кораблей, или три четверти от миллиона тонн. Многочисленные немецкие субмарины сумели потопить двадцать два судна из 125 конвойных кораблей в Восточной Атлантике. Причина столь удручающего развития событий для союзников была почти невероятная. Дело было вовсе не в том, что конвои проходили в период девятидневного нарушения радиосвязи, вызванного изменением системы оповещения о погоде на подлодках. Дело было в том, что на протяжении всего времени (и при том во все возрастающей мере), шифры маршрутов конвоев взламывались «Службой Б».
Конвой SC.122 вышел 5 марта, НХ.229 — 8 марта, а меньший по величине и более счастливый НХ.229А — на следующий день. 12 марта маршрут прохождения SC.122 был изменен; конвой был перенаправлен на север, дабы избежать преследования «волчьей стаи «Раубграф», самой крупной подводной флотилии гитлеровцев. Этот сигнал был перехвачен и расшифрован. 13 марта стая «Раубграф» атаковала идущий по весту конвой, открыв свое местоположение. Маршруты SC.122 и HX.229 были снова изменены. И снова оба радиосигнала были перехвачены и дешифрованы — в течении четырех часов! Группа «Раубграф» не могла настичь SC.122. В погоню за конвоем были посланы две другие «волчьи стаи», караулившие добычу в 300 милях восточнее, «Штюрмер» и «Дрангер». Немцам одновременно не повезло (они оказались в замешательстве касательно принадлежности конвоев) и повезло, поскольку одной из лодок группы «Раубграф» удалось — чисто случайно — обнаружить НХ.229 и натравить на него другие «стаи». В Лондоне осознали, что два конвоя движутся в самое пекло немецких подлодок, но сделать что-либо, чтобы помочь им выстоять, было слишком поздно. 17 марта вражеские субмарины окружили конвои и в течение трех последующих дней немцы потопили двадцать два судна, потеряв при этом лишь одну свою подлодку. В этой операции случай сыграл, конечно, не последнюю роль, однако основной причиной этих и прочих столкновений были систематические провалы в связи союзников.
Подозрения об этом зародились в Лондоне и Вашингтоне в феврале 1943 г., когда было подмечено, что немецкие подлодки получили приказы об изменении маршрута в течение тридцати минут, что и позволило им успешно атаковать конвои 18 марта. Но очевидные доказательства появились лишь в середине мая, когда три дважды зашифрованные сообщения[3] «Энигмы» подтвердили дешифровку радиосообщений союзников. Могущая быть опознанной информация «Энигмы» с 1941 г. строилась по схеме одноразовых блокнотов и потому обладала высокой стойкостью к компрометации Однако она присутствовала в имплицитной, неявной форме в ежедневных оперативных сводках германского подводного флота, которые к февралю 1943 г. были дешифрованы. И вновь германские власти объяснили осведомленность союзников действием самолетных РЛС и предательством своих офицеров. В бессмысленном порыве противоборства они сократили количество лиц с разрешенным допуском к информации о перемещении подводных лодок. В который раз одна лишь слепая вера в машину помешала немцам осознать правду. А ведь союзники легко могли проиграть.
Это была удручающая история, пожалуй, не только об отдельных людях, но и обо всей системе. Ни в Лондоне, ни в Вашингтоне не было отдела, который был в состоянии сделать очень трудную кропотливую работу и выяснить, что германское командование на самом деле знало из того, что оно могло узнать. Дешифровщики не получали доступ к донесениям союзников — из которых, в любом случае, не было полного отчета. Штат Центра оперативной разведки все еще оставался недоукомплектованным, не полностью оснащенным и работал на пределе сил из-за конвойных битв.
Органы криптографической защиты и оперативного управления работали в соответствии со стандартами, которые сотрудникам 8-й хижины могли бы показаться преступно беспечными. С одной стороны, шифр маршрута конвоя, введенный, как совместная англо-американская система, был в действительности старым британским книжным шифром, который «Служба Б» могла распознать. И, хотя в декабре 1942 г. «перешифровка кодовых обозначений ключей» стала препятствием для «службы Б», ошибки любого рода все еще делались. Согласно американскому «разбору полетов» задним числом:
Система морской радиосвязи ВМС США и Британии была настолько сложной и зачастую повторяющейся, что, похоже, никто не знал, сколько раз сообщение могло быть послано и кем — и в какой системе. Возможно, что вопрос о компрометации шифра мог быть поднят раньше мая, если бы Совместная система связи была более четкой, а сотрудничество британцев и американцев по таким вопросам было более тесным.
Хотя немецкий контрагент Тревиса утверждал: Адмирал в Галифаксе (Новая Шотландия) оказал нам большую помощь. Он отправлял ежедневные сводки, которые приходили к нам каждый вечер и всегда начинались с «адресов, положении дел, дат», и такие повторения помогали нам подбирать очень быстро верный код, применявшийся на тот момент…
На протяжении всего этого времени, когда все умы и технологии в Блетчли-парке были максимально сосредоточены на атаке на германскую связь, самые элементарные промахи допускались ими в защите своей собственной. И результатом этого было то, что с конца 1941 г. своими успехами немцы были обязаны не только растущей численной мощи своего подводного флота, но и своей осведомленности о маршрутах союзнических конвоев, а в 1942 г. последствия сбоя «Энигмы» были только частью истории.
В отличие от германских властей, власти Британии смогли признать ошибку. Промашку допустило не только Адмиралтейство. Ведь только часть Правительственной школы кодов и шифров радела за криптографическую стойкость шифра. Тогда как ее другую часть не касались революции в других регионах мира, и ее временная шкала все еще исчислялась годами. В 1941 г. школа разработала новую систему, которую Адмиралтейство в 1942 г. согласилось ввести в июне 1943 года. Даже учитывая тот факт, что на одно лишь оснащение военно-морского флота новыми таблицами требовалось шесть месяцев, такое запоздание было бы нормальным в мирное время, но никак не отвечало новым стандартам, применяемым ко всему, что считалось важным в условиях войны. Если бы речь шла о дешифровке интересных, потрясающих сообщений, самолетной РЛС, делавшей германские города видимыми во время ночных рейдов, или атомных бомбах, тогда бы новые индустрии могли возникнуть, как по волшебству, за считанные месяцы. Менее эффектная работа по защите конвоев не требовала таких усилий. И, хотя принцип интеграции организационной структуры в Блетчли-парке применялся активно, он не распространялся на то, чтобы привести в соответствие две сферы ее деятельности.
