вдруг он возвысился. Я писатель, я не могу писать неправду. Я не могу писать портрет героя только хвалебными словами, поэтому я должен был рассказать всю историю… А история его любовных отношений с молоденькой девочкой была отнюдь не самой прекрасной иллюстрацией его морали.
М. Д. Ш.: Но если вернуться к вопросу о еврейском писателе в Новой Англии, если к этому аналитически отнестись, получается, что ты пишешь о Новой Англии уже как о родной среде без остранения (например, рассказ «Волшебная витрина»), и ты пишешь о молодости («Велогонки» и «Мимозы на могилу бабушки») каким-то более естественным образом. Получается, что ты пишешь с гораздо большей степенью остранения о последних трех декадах жизни в России, особенно о годах отказа.
Д. Ш.-П.: Да, тем более что «Мимозы…» – как раз единственный рассказ из этих четырнадцати, написанный еще в России…
М. Д. Ш.: …Совершенно верно. Я потому и хотел, чтобы мы его включили в книгу, как некую точку отсчета.
Д. Ш.-П.: Рассказ каким-то образом оказался созвучным не только русским евреям (он печатался много раз на русском языке в Соединенных Штатах и в России), но он оказался даже близок американским евреям, родной язык которых – английский.
М. Д. Ш.: Ну, тут, судя по недавней публикации перевода в журнале «Commentary», их здесь многое затрагивает… миф о расколе еврейства, Израиль, халуцы, ностальгия – это ведь и их собственная мифология.
Д. Ш.-П.: Да, и кроме этого, я думаю, что, кроме всего прочего, каждого еврея преследует или, наоборот, сопровождает всю жизнь такая вот деталь… что у каждого из них была когда-то прабабушка или бабушка, именно еврейская настоящая прабабушка, образ которой когда-то был рассказан их матери или бабушке… и перенесен в Соединенные Штаты, но этот образ каким-то путем сохранился в устной молве евреев, куда бы они ни ехали.
М. Д. Ш.: Давай прервемся и выпьем чайку с лимоном. Но сначала я задам тебе вопрос, без которого в наши дни не обходится почти ни один разговор с писателем. Назови пять еврейских книг, которые каждый должен прочитать.
Д. Ш.-П.: Это, конечно, очень приблизительный список, но все-таки я бы посоветовал: «Безобразную герцогиню» Фейхтвангера, «Тяжелый песок» Рыбакова, «Шошу» Башевиса-Зингера, «Равельштейн» Беллоу <и, если учесть все еврейские связи Томаса Манна, который был женат на еврейке, то я бы посоветовал великолепный роман «Смерть в Венеции»>, и… два романа Ильфа и Петрова, «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок». И не сочти за нескромность, естественно, я бы посоветовал мой роман об отказниках… Это действительно любовная история, очень сложная – и это происходит в еврейской среде на фоне страшнейшего безнадежного отказа – настоящая любовная история со всякими всплесками, провалами, обидами, изменами, в общем, все, что положено настоящей любовной истории, образцом которой, я думаю, является «Анна Каренина».
М. Д. Ш.:.: Роман об отказниках переведен, мы работаем над редактированием текста и надеемся, что он скоро найдет своего англоязычного читателя [219].
Часть третья и последняя: Криптоевреи и автобиографические звери и птицы
М. Д. Ш.: Если проанализировать тематику рассказов в этой книге, почти в каждом так или иначе рассматриваются и обсуждаются вопросы любви и брака между евреями и неевреями. Критики уже не раз отмечали, что для тебя – как еврейского писателя и как сюжетчика – это вопрос ключевой. Почему?
Д. Ш.-П.: Дело в том, что я видел это. В детстве я видел много смешанных браков. Мой родной дядя, <Меер Вульфович Брейдо>, был женат на русской женщине, <Марии Федоровне Трушиной>, православной, верующей. Существует предание, что она тайком меня – малолетнего, трехмесячного или шестимесячного ребенка – таскала в церковь… Но никто теперь не знает. Дело в том, что сам брак между Россией и еврейством… мне кажется, что это такой символ, который должен был отводить руку антисемитов от евреев. И иногда отводил. А иногда это оказывалось только пустой надеждой. Но, во всяком случае, смешанные браки в России очень были частым явлением, и иногда это было хорошо, а иногда привносило различные сложности в семью.
М. Д. Ш.: Это и здесь очень актуальная тема.
Д. Ш.-П.: Здесь <в Америко это еще построено на религиозной основе; надо думать, какую религию выбрать детям. В России это раньше делалось так… просто выходили замуж, женились… Потом, когда антисемитизм нарастал и дошел до 53-го года, до критического, в этот момент вдруг обнаружилось, что часть неевреев, женщин и мужчин, дошли до того, что они расходились, от страха, со своими еврейскими мужьями и женами. Это было позорное явление… это напоминает Германию после прихода нацистов к власти.
М. Д. Ш.: Теперь вопрос о так называемых криптоевреях. О евреях, которые скрывают свое иудейство, чтобы его сохранить (как внешне омусульманенный горский еврей в рассказе «Белые овцы на зеленом склоне горы»), или же, быть может, о тех, которые прячут свое еврейство, чтобы сохранить себя (как ребенком переживший Шоа польский еврей в рассказе «Мимикрия»). Почему они населяют твои рассказы и почему в твоих рассказах меньше правоверных, традиционных евреев?
Д. Ш.-П.: Дело в том, что мне кажется, что очень многие евреи страдали этой чертой, ну, по крайней мере, в обществе стараться не подчеркивать свое еврейство, каким-то образом мимикрировать. Я должен сказать, что у меня у самого грех на душе. Я принял псевдоним, добавив к своей фамилии Шраер псевдоним Петров, который происходит от имени моего отца. Есть много благовидных объяснений. Но это была типичная мимикрия. Я не скрывал, что я еврей, но показывал, что я обрусевший еврей. Это тоже мимикрия, что там говорить. Так было повсеместно… многие из> членов Союза писателей вообще меняли свои фамилии. Скажем, Лев Озеров взял новую фамилию, и так далее. Это была форма выживания в литературе. Я не знаю, можем ли мы их за это осуждать – и вообще можем ли мы кого-нибудь осуждать в такую эпоху.
М. Д. Ш.: Нет, но вопрос еще и в том, что тебя как художника и еврейского писателя эти криптоевреи интересуют больше, чем твои правоверные соплеменники. Ну, скажем, по аналогии, быть может, неполной аналогии, Достоевского гораздо больше занимают патологические персонажи, и они у него самые яркие (Свидригайлов, к примеру), а такие традиционные, прямолинейные герои, как Соня Мармеладова… они у Достоевского довольно плоские.
Д. Ш.-П.: Да, это так, потому что, когда еврей правоверный и никуда не отклоняется от своего общественного <образа> или литературного <стереотипа>, такие евреи мне симпатичны, я их очень
