(«За далью — даль»)
Много лет назад Вениамин Каверин, припомнив известное изречение: юбилей — это день заслуженных преувеличений, посетовал на то, что наша литература знала слишком много незаслуженных преуменьшений.
Увы, не избежал этого и герой нашей книги. И не только при жизни, но и за те почти сорок лет, которые прошли после его кончины.
Сначала по-прежнему годами держали под цензурным спудом и «Тёркина на том свете», и — в особенности — «По праву памяти», где, по докладу начальника Главлита, мало того что советское общество 1930–1940-х годов автор «оценивает… как искалеченное и развращенное… способное на любое предательство ради достижения „высшей цели“ и бездумного возвеличивания вождя» и говорит о «реальной опасности возрождения нового культа личности», но и «открыто выступает против какого-либо контроля в области идеологии, который он называет „опекой“ над мыслями».
Замалчивали деятельность поэта как главного редактора «Нового мира», — словно и не было этого! И если, например, выходила книга об Овечкине, там не найти было ни слова о том, кто же и где опубликовал восславляемые в ней «Районные будни».
А уж в какую тягость руководству и «помощникам партии» становился очередной юбилей покойного! Обделать бы все тихохонько да смирнехонько, как говаривал незабвенный щедринский лицемер Иудушка, без «эксцессов»… как на похоронах!
«Но не о нем хлопоты, — горько и гневно записывал в пору семидесятилетия со дня рождения „виновника торжества“ известный белорусский писатель Алесь Адамович, — он великий поэт и таким пребудет над всеми оценками. О нас хлопоты и речь.
…Какие мы без Тв.? Да вот такие, какие есть… И при нем мы кое-что бы постеснялись гов<орить> так, как гов<орим> сегодня…
Когда возникнет в литературе еще фигура, перед которой стыдно будет (даже если он и не читает тебя) за полуправду и т. п.? Когда? Но и тогда Т. будет недоставать.
…Мы его забыли? Или — себя?»
Невозможно переоценить все сделанное в этой обстановке вдовой поэта. С именем Марии Илларионовны связаны самые заметные публикации его дотоле не печатавшихся стихов, сборники статей и писем Твардовского о литературе, а также ряд новых изданий его произведений.
Начатую ею в более поздние годы публикацию рабочих тетрадей поэта, содержащих драгоценные дневниковые записи, затем продолжили дочери — доктор исторических наук Валентина Александровна и художница Ольга Александровна. Ими была составлена книга «Я в свою ходил атаку…», куда вошли дневники военных лет и тогдашняя переписка с женой, дающая представление о роли, которую сыграла Мария Илларионовна в его творчестве своими замечаниями и советами.
Все эти публикации имели огромное значение не только в пору застоя 1970-х и начала 1980-х годов, но и совсем в иную пору, когда крикливые «поминки по советской литературе», как называлась одна из нашумевших бойких статей на рубеже XX–XXI веков[69], не обошли стороной и Твардовского — и как поэта, и как редактора журнала, который, видите ли, был недостаточно смел и последователен в критике советского режима.
«Мне думается, — писал недавно, споря с подобными высказываниями, Даниил Гранин, — „Новый мир“ поддерживал в течение многих лет очищающую работу мысли. Нужно было разгрести авгиевы конюшни зла, предрассудков, вывихов сознания… И многое тут было сделано „Новым миром“»[70].
Вспоминается сказанное некогда Герценом об отношении современного ему молодого поколения к «предшественникам, выбивавшимся из сил, усиливаясь стащить с мели глубоко врезавшуюся в песок барку нашу»: «Оно <поколение> их не знает, забыло, не любит, отрекается от них, как от людей менее практических, дельных, менее знавших, куда идут; оно на них сердится и огулом отбрасывает их, как отсталых… Мне ужасно хотелось бы спасти молодое поколение от исторической неблагодарности и даже от исторической ошибки».
Верные и злободневные слова!
К счастью, наиболее вдумчивые и чуткие из нового литературного поколения прекрасно знают, с личностью какого масштаба имеют дело.
Твардовский «был частью советского литературного истеблишмента, — писал десять лет назад известный прозаик Олег Павлов, — но так и не стал своим среди тогдашнего литературного барства: повернул дело своей жизни, саму свою жизнь против его сладенькой лжи — сделался отщепенцем, неудачником, потерял и чин литературный, и привилегии, и журнал. Он встал на сторону униженных и оскорбленных своего времени, хоть мог бы пировать с победителями…»[71]
Что к этому добавишь?!
В последнем полученном мной от Александра Трифоновича письме (от 5 июля 1970 года) он шутливо благодарил за то, как говорится далее, что «Вы еще 10 лет назад бабахнули обо мне в „Известиях“», и заключал: «Буду рад, если и к 70-летию моему — буду ли я или не буду жив к той поре — Вам не придется пожалеть об этих и иных Ваших добрых словах о Вашем покорном слуге (какие были прекрасные обороты письменной речи в старину!) — А. Твардовском».
В той заметке к пятидесятилетию поэта, о которой он упомянул, Твардовский был назван одним из величайших русских поэтов.
И я поныне не жалею о сказанном.
В течение десятилетий что бы ты ни писал о Твардовском, всё вспоминались его строки:
Я не то еще сказал бы, —
Про себя поберегу.
Я не так еще сыграл бы, —
Жаль, что лучше не могу[72].
Да и теперь эта книга хотя и подводит некий итог авторских трудов, но, разумеется, никак не может считаться «истиной в последней инстанции».
Как писал покойный историк Михаил Гефтер, «впереди еще Твардовский, вновь понятый и заново открытый веком XXI-м».
Кто доскажет, кто дослышит —
Угадать вперед нельзя.
(«Василий Тёркин»)
Возможно, будущий исследователь оспорит иное (или даже многое) из здесь написанного.
Что ж, мне остается повторить мужественные и прекрасные слова современного поэта Дмитрия Сухарева:
Кто-то нас перебивает —
Поприветствуем его!
Александр Твардовский.
1927 г. Семья Твардовских: мать поэта Мария Митрофановна, Александр, Иван, отец Трифон Гордеевич с дочерью Анной, Константин.
1916 г. А. Твардовский: «Около двух-трех лет — я член Ассоциации пролетарских писателей… Я этим теперь живу».
1930 г. Молодые смоленские литераторы: Александр Гитович, Александр Твардовский, Михаил Исаковский. 1929 г. Во время войны.
1942 г. Мария Илларионовна с дочерью Олей в эвакуации Твардовский (сидит второй слева) с преподавателями и студентами первого выпуска МИФЛИ.
1939 г. После выхода из окружения под Каневом. «Не в письме рассказывать о том, что довелось видеть…»
(жене, 9 октября 1941 г.) Писатели на фронте: И. Френкель, A. Твардовский, B. Гроссман, B. Кожевников, C. Голованивский, М. Матусовский. 1941 г. Здесь был его родной дом…
Загорье. 1943 г. Встреча с земляками в дни освобождения Загорья.
Сентябрь 1943 г. В гостях у Алексея Толстого: Н. Тихонов, С. Щипачёв, А. Толстой, А. Твардовский, М. Исаковский, А. Сурков.
Май 1944 г. Александр Твардовский с художником Орестом Верейским (слева) и поэтом Василием Глотовым, послужившим прототипом Тёркина для рисунка Верейского.
1944 г. Василий Тёркин.
Рисунок О. Верейского Мария Илларионовна, дорогая Машенька Поэт с дочерьми Ольгой и Валентиной.
1946 г. Александр Твардовский и Илья Эренбург (справа).
Варшава. 1947 г. С Александром Фадеевым (слева) Советские поэты в Италии. При возложении венка на могилу Данте: Н. Заболоцкий, В. Инбер, С. Смирнов, А. Прокофьев, Л. Мартынов, Б. Слуцкий, А. Твардовский.
1957 г. Александр Твардовский (справа) и Алексей Сурков с Юрием Гагариным.
1961 г. А. Твардовский и Евг. Евтушенко встречают американского поэта Роберта Фроста (в центре).
1962 г. Поэт и власть. Беседа с Никитой Сергеевичем Хрущёвым. 1963
г. На встрече с читателями «Нового мира» в Ленинграде: Ольга Берггольц, Александр Твардовский, Владимир Лакшин.
1964 г. Поэт и воин. С Маршалом Советского Союза Георгием Жуковым.
1965 г. В редакции журнала «Новый мир».
1966 г. Александр Твардовский и Константин Симонов в Красной Пахре.
1968 г. Редколлегия «Нового мира». Сидят: Б. Закс, А. Дементьев, А. Твардовский, А. Кондратович, А. Марьямов; стоят: М. Хитров, В. Лакшин, Е. Дорош, И. Виноградов, И. Сац.
Февраль 1970 г. Александр Твардовский.
1970 г. Александр Твардовский и Василий Тёркин в бронзе.
Скульптурная композиция А. Г. Сергеева. Смоленск. 1995 г.ОСНОВНЫЕ ДАТЫ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА А. Т. ТВАРДОВСКОГО
