Между тем Керенский все больше разочаровывался и в Корнилове, и в Савинкове. Это разочарование было совершенно неизбежным, так как Керенский (и мы уже об этом писали) абсолютно не умел выбирать сотрудников. От каждого из них он ждал, что тот будет "верным слугой" и не больше. Это срабатывало в отношении юных поклонников обоего пола. Когда же речь шла о людях с самостоятельными амбициями, все быстро заканчивалось испорченными отношениями.
Буквально на следующий день после отъезда Корнилова в "Известиях" Петроградского совета появились обширные отрывки из привезенной им записки. Савинков клялся в том, что из военного министерства такой утечки быть не могло. Оставалось предположить, что информация просочилась из канцелярии министра-председателя и, возможно, не без его ведома. Левая пресса мгновенно подняла шум по поводу попытки установления военной диктатуры. Имя Корнилова склоняли на все лады, прямо обвиняя его в "контрреволюции".
Семена раздора были посеяны. До этого Корнилов и не думал о возможном выступлении против правительства. Он должен был предполагать, что его программа может быть отвергнута Керенским, но единственным выходом в этом случае видел свою отставку. Сейчас у него появились и другие мысли. Мы думаем, что решающую роль в этом сыграл описанный выше инцидент, имевший место на заседании кабинета министров. Для Корнилова стало страшным открытием то, что даже в составе правительства могут быть вражеские агенты. В этом случае отставки было мало. Искренне верящий в то, что его миссия — спасти Россию, Корнилов был готов ради этого на всё.
Утром 7 августа он отдал распоряжение о выводе с Румынского фронта 3-го конного корпуса и Кавказской туземной дивизии. Последняя, больше известная как "Дикая дивизия", была сформирована из горцев Северного Кавказа, причем исключительно из добровольцев, так как коренное население этого региона было освобождено от воинской повинности. Всадники-горцы пользовались репутацией свирепых и неустрашимых борцов, всецело преданных своим командирам.
Выведенные с Румынского фронта конные соединения предполагалось сосредоточить в районе Невель — Новосо-кольники — Великие Луки. Сама идея создания крупного кавалерийского резерва принадлежала еще Брусилову. Родилась она в дни июльского контрнаступления немцев, когда ряд полков и дивизий самовольно отошли в тыл, угрожая разложением всего фронта. Для подавления беспорядков нужна была конница, а ее не хватало, в то время как на южном фланге она была в избытке.
Тем не менее начальник штаба Ставки генерал А. С. Лу-комский счел это распоряжение подозрительным. Со своими вопросами он пошел к Корнилову. Тот ответил, что хочет сосредоточить конницу в таком районе, откуда ее легко было бы в случае необходимости перевести либо на Северный, либо на Западный фронт. Лукомский заявил, что Западный фронт не вызывает опасений. Немецкое наступление ожидается в районе Риги, и потому было бы целесообразнее сосредоточить конницу в районе Пскова, то есть в тылу Северного фронта. Однако Корнилов остался при своем решении. Сомнения остались и у Лукомского.
Я, конечно, сейчас же отдам необходимые распоряжения, но у меня получается, Лавр Георгиевич, впечатление, что вы что-то недоговариваете. Выбранный вами район для сосредоточения конницы очень хорош на случай, если бы ее надо было бросить на Петроград или Москву; но, на мой взгляд, он менее удачен, если речь идет лишь об усилении Северного фронта. Если я не ошибаюсь и вы действительно что-то недоговариваете, то прошу — или отпустите меня на фронт, или полностью скажите мне ваши предположения. Начальник штаба может оставаться на своем месте лишь при полном доверии со стороны начальника.
Корнилов несколько секунд подумал и ответил:
— Вы правы. У меня есть некоторые соображения, относительно которых я с вами еще не говорил. Прошу вас тотчас же отдать распоряжение о перемещении конницы, и срочно вызовите сюда командира 3-го конного корпуса генерала Кры-мова. А мы с вами подробно переговорим после моего возвращения из Петрограда.[296]
В дальнейшем ситуация имела несколько вариантов развития. Перемещение конницы могло так и остаться техническим мероприятием, касающимся только дел на фронте. Однако при другом раскладе сил конный кулак мог стать серьезным аргументом в политическом противостоянии. Те, от кого зависело принятие решения, продолжали колебаться, но достаточно было случайности, для того чтобы сложившееся равновесие рухнуло навсегда.
Соглашение между Керенским и Корниловым было еще возможно, но отведенное на это время стремительно уходило. В Петрограде Филоненко по заданию Савинкова спешно перерабатывал записку Корнилова. В итоге она стала весьма существенно отличаться от первоначального варианта. В новом виде записка предполагала сохранение в армии солдатских комитетов, располагающих самыми широкими правами, вплоть до участия в назначении командного состава. В записке появились два новых раздела — о железнодорожном транспорте и о предприятиях, работающих на оборону. На них предполагалось распространить военные законы, со всеми вытекающими наказаниями за нарушение дисциплины. Вариант Фи-лоненко — Савинкова сохранял требование введения смертной казни в тылу, но в целом представлял собой вполне реальную почву для компромисса.
О готовящемся проекте Савинков несколько раз говорил с премьером. Керенский долго уклонялся от разговора, но когда Савинков стал настаивать, заявил, что ни в коем случае и ни при каких обстоятельствах он записку не подпишет. Савинков ответил, что это вынуждает его подать в отставку, но тогда записку от своего имени правительству представит Корнилов. Это было 8 августа, а на следующий день Савинков по прямому проводу связался с Корниловым. Он попросил его немедленно приехать в Петроград, но Корнилов отказался, объясняя это усложнением обстановки на фронте. Савинкову пришлось долго уговаривать Корнилова, прежде чем тот согласился прибыть в столицу.
Нежелание Корнилова ехать в Петроград объяснялось не только оперативной ситуацией, действительно становившейся тревожной. Корнилов подозревал, что вызов в Петроград организован для того, чтобы вдали от армии сместить его с должности главнокомандующего. Доброжелатели напомнили ему историю с вагонеткой, с которой поезд главковерха столкнулся во время предыдущей поездки в столицу. Это было подано как попытка покушения, неудавшегося, а значит, вполне способного иметь продолжение. Со своей стороны, Керенский тоже не горел желанием встречаться с Корниловым. Вечером 9 августа в Могилев ушла телеграмма, в которой говорилось, что правительство не видит необходимости в присутствии в Петрограде Верховного главнокомандующего. Но телеграмма эта была получена в Ставке, когда поезд Корнилова уже отбыл в столицу.
