Ознакомительная версия.
И уже здесь, работая в Демократической Германии — видит шабаш местной перестройки. И однажды бросает погромщикам, идущим на штурм советского представительства: «Я офицер! Вы меня не запугаете!». Кстати, мало кто помнит, что впервые по телевидению Путина показали еще в 1992 г., когда представляя мэрию Северной столицы на пресс-конференции, он скажет: «Все должны понять — власть нельзя трогать руками». Потому что он видел, и в ГДР, и позже — в СССР, что бывает со страной, когда власть позволяет «трогать себя руками».
Ленинградский период его работы вызывает много толкований. И обвинений. Как в отношении тех или иных экономических и финансовых вопросов, так и в отношении той политической команды, в которой он работал. Ко всему этому можно относиться по-разному. Но понятно как то, что человеку, стоящему во главе страны, его оппоненты всегда найдут, что вменить в вину из прошлого, так и то, что первая половина 90-х была такой, какой она была. Когда многие, если они хотели желать сделать хоть что-то — вынуждены были делать и то, что совсем могло не соответствовать их желаниям и предпочтениям.
А также и то, что человеку, постаравшемуся прекратить Смуту, вряд ли стоит вменять в вину те или иные аспекты его участия в Смуте, которую начинал не он, и которая ему была навязана.
Если даже не особенно присматриваться, но просто обратить внимание — можно заметить, что мимика Владимира Путина очень часто совпадает с мимикой Вячеслава Тихонова в роли Штирлица в «Семнадцати мгновениях» и Станислава Любшина в «Щите и Мече».
В книге братьев Стругацких «Парень из преисподней» есть такие строки: «Ты ведь Бойцовый Кот, Гаг? — … — Так точно! — Гаг приосанился. Бойцовый Кот есть боевая единица сама в себе, — в голосе сухопарого зазвенел уставной металл, — способная справиться с любой мыслимой и немыслимой неожиданностью, так? — И обратить ее, — подхватил Гаг, — к чести и славе его высочества герцога и его дома!»
Вот что, кстати, делать, если вы поклялись держать в руках Щит и Меч, защищая святое для вас Дело, — но те, кто призвал к нему — предали или разбежались?.. Те, от кого вы ждете команд, — на связь не выходят, либо отдают явно невнятные распоряжения. А те, кто говорит, что не предал и утверждает, что Делу верен — ведут себя столь неадекватно и нелепо, что остается гадать — то ли они провокаторы, то ли — полные идиоты…
Когда ты не знаешь кто рядом: не доверяющий тебе единомышленник или завоевывающий твое доверие враг. А тот, кто ищет связи с тобой — то ли действительно связной Центра, то ли занявший его место агент гестапо…
Уже став директором ФСБ, и в целом демонстрируя политическую лояльность власти — Путин однажды публично и демонстративно ее нарушил. Через неделю после отставки Евгения Примакова, он открыто, во главе Коллегии ФСБ, нанес визит на дачу попавшего в немилость к Ельцину экс-премьера и под запись телекамер вручил ему памятный подарок — винтовку с дарственной надписью от Коллегии. И эта запись, со ссылкой на пресс-службу ФСБ, была показана в новостях по ведущим каналам ТВ.
В 1999 году он действительно отказывался от поста Премьера и роли будущего Президента. А осенью того же года даже писал заявление об отставке с поста Премьера.
Сергей Доренко как-то рассказывал, что Путин еще в те времена ему однажды сказал: «Понимаешь, лично у меня все есть — я получил и то, что хотел, и то на что не мог рассчитывать. Но ведь нужно и стране помочь».
Согласиться в 1999 году на роль официально провозглашенного преемника Ельцина — это не означало принять у последнего власть. Ее у Ельцина тогда уже просто не было. Это означало принять вызов и пойти на риск. И, так или иначе, все 12 лет с тех пор он все время делал одно — принимал вызовы и шел на риски.
Начать, в условиях «хасавюртовского синдрома» и при дезорганизованной и не получающей жалованья армии, реальные боевые действия против ваххабитской Ичкерии — это значило принять вызов и пойти на риск.
Выйти на выборы в качестве представителя Ельцина — это означало пойти на риск. Стать президентом в условиях, когда есть мощная и популярная оппозиция, элиты расколоты и часть из них относится к тебе явно недоброжелательно, а часть полагает, что ты будешь их марионеткой — и у тебя самого нет ни собственной реальной партии, ни группы поддержки, ни верных частей — это значило принять вызов и рисковать.
Вообще, в тех условиях сказать слово «мочить», вызвавшее негодование политического класса и телевидения — это означало пойти на риск. Он сказал это слово не потому, что ему это подсказали — он сам не знал, почему он это сказал. Сказал потому, что страна, которой надоели невнятные и обтекаемые речи, хотела, наконец, услышать что-то внятное и человеческое.
Вернуть стране часть советской символики — означало пойти на риск. Ввязаться в противостояние с катающимся, как отвязавшаяся в шторм пушка на палубе, и превратившимся в самостоятельную ветвь власти телевидением — значило принять вызов и пойти на риск.
Против Путина были:
— левая оппозиция, удерживавшая власть в половине регионов страны и имевшая контрольный пакет голосов в парламенте;
— правое телевидение;
— региональная губернаторская и подчас явно сепаратистская фронда;
— ведущие «олигархи» страны (вообще-то, это были не олигархи, а плутократы);
— мощная фракция элиты, сплотившаяся в «Отечество — вся Россия»;
— международные ваххабитско-террористические круги.
Война на Кавказе, разрушенная промышленность, деградирующая государственная структура, огромные государственные долги, нищее после кризиса 1998 года население.
За него — остатки тех самых структур и тех самых людей, от которых — и от последствий действия которых — и нужно было спасть страну. Против него были и реальные противники, и те, кто объективно мог стать его союзниками. За — те, кто на деле был его противниками. Он был свой среди чужих и чужой среди своих.
И никакой способной поддержать «партии большевиков», и никакого «вооруженного и организованного пролетариата», способного стоять насмерть и раз за разом посылать по мобилизации в борьбу новые и новые полки.
А в остальном — как тогда, (только в переносном смысле): «Со всех сторон блокады кольцо, и пушки смотрят в лицо».
Кому-то не нравится один вектор его курса. Кому-то — другой. Кто-то хотел бы, чтобы он вернул страну в 1992 год, назначил премьером Чубайса и главой Центробанка Гайдара. Только понятно, что было бы со страной. И кстати, через год и с ним, и с Чубайсом, и с Гайдаром.
Кто-то хотел бы, чтобы он вернул, вдобавок к советскому гимну, советский герб, флаг и национализировал экономику. Наверное — это было бы весьма неплохо. Только как это сделать, когда ты — один, выкованной двумя десятилетиями борьбы и способной на реальную работу партии — нет, кадров, чтобы провести масштабную ротацию — тоже нет. А та партия, которая в этой ситуации, наверное, объявила бы себя твоим сторонником — хоть и большая, но если что-то и умеет, так это каждый раз проигрывать самую выигрышную ситуацию. Как только та возникнет.
Ознакомительная версия.
