«У Ребекки» — маленький ночной клуб (он же дискотека) в центре Бирмингема. При въезде в город нас ободряет вид расклеенных повсюду афиш. Это означает, что промоутеры сделали достаточно, чтобы собрать народ на мероприятие, которое должно стать нашим Рубиконом. Одно из двух: или мы успешно пройдем через это, или наше хрупкое предприятие будет сброшено в пучину отчаяния и несбывшихся надежд. Мы знаем, что сегодня все поставлено на карту и отчаянно нуждаемся в успехе. Энди выходит на сцену, понимая, что если мы провалимся, то группа, ради которой он рискнул своей репутацией, почти наверняка закончит свое существование. Мы со Стюартом смотрим из гримерной на растущую толпу мрачными глазами, осужденных на смерть.
Мы выходим на сцену, включается свет, и, движимые ощущением безвыходности своего положения, паникой и, я полагаю, напряжением силы воли, мы все-таки разрываем путы сковывающих нас неуверенности и отчаяния и с первых же тактов первой мелодии начинаем играть со всесокрушающей силой парового молота. Мы со Стюартом наяриваем так, словно в машинном отделении работает турбина, а из-под рук Энди один за другим раздаются искрометные гитарные переборы. Мой голос парит в воздухе, как хрипловатый крик хищной птицы. Зрителей, поначалу настороженных, охватывает невообразимое воодушевление. Во всем помещении нет ни одного равнодушного лица, как будто все присутствующие прониклись ощущением необходимости сделать наше выступление потрясающей удачей.
Мы трижды выходим, чтобы сыграть на бис, и толпа растаскивает на части ударную установку Стюарта, когда мы протискиваемся к гримерной. Но теперь, по крайней мере, ясно, что здесь произошло что-то необыкновенное, что чем дальше мы продвигаемся по своему пути, чем сильнее рискуем, тем щедрее вознаграждение. Возможно, впервые в жизни, я получил какой-то ориентир. Я понял, к чему следует стремиться, сочиняя песни. Мы победим. Я знаю, что это займет некоторое время, но теперь я в этом уверен.
Вдохновленный присутствием Энди, я снова начинаю писать песни, как в старые добрые времена, когда я плодотворно и с удовольствием сочинял для Last Exit. В период с конца августа до Рождества 1977 года я напишу подавляющее число песен для нашего первого альбома, нередко используя фрагменты песен, когда-то сочиненных мной для Last Exit, с измененными аккордами и мелодией. Новые варианты песен звучат более определенно, более лаконично, чем их прежние воплощения, и притом в них появилась некоторая утонченность, которой нашей группе не удавалось достигнуть прежде. «So lonely» — это песня, беззастенчиво склеенная из старых текстов репертуара Last Exit и слегка измененной музыки «No Woman, No Cry» Боба Марли.
На живой, как бы пружинящий ритм стихов накладывается тяжелая, монолитная пульсация рок-н-ролла. Это сочетание ритмов приводило меня в бешеный восторг, к тому же нужного эффекта удавалось достичь почти без усилий, всего лишь веселым исполнением этой горько-ироничной по содержанию песни.
Очень мало кто из современных новых групп обладает достаточным мастерством, чтобы играть регги. Сложный ритмический контрапункт этой музыки, кажется, переворачивает традиционные ритмические законы поп-музыки с ног на голову. Овладение этим стилем игры и доминирование партии баса в нашей музыке позволили нам со Стюартом развить более тонкие стороны взаимодействия между нашими инструментами, которых редко касались менее опытные коллективы. Создать некий гибрид, соединяя в один цельный сплав животную мощь рок-н-ролла и переменчивую гибкость регги — вот задача, которая могла бы стать интересной и плодотворной, особенно сейчас, когда музыкальный пейзаж, оставшийся после эпохи панк-рока, начинает напоминать район военных действий. Сложившаяся ситуация может дать нам шанс и стать настоящей удачей.
Октябрь застает Стюарта, Энди и меня во Франции с Уэйном Каунти, в составе группы которого теперь играет наш Генри. Ударник в группе Уэйна — тоже новый. Басист Вэл рассказывает мне, что Крис еще раз попытался вернуться в Англию. На этот раз он прыгнул с парома, но, пока плыл к берегу, был пойман и снова депортирован. Бедный парень. В Париже мы выступаем на сцене «Nashville Club», сомнительного, жалкого концертного зала в пригороде Сен-Жермеп. При этом нам приходится провести несколько ночей в захудалой гостинице за вокзалом Сен-Лазар. Вход в нашу гостиницу располагается в узком, зловонном переулке. Лишь только наступает вечер, по обе стороны переулка загораются кричащие огни секс-шопов и тусклые окна букинистических магазинов. Переулок служит местом работы примерно двадцати женщин, которые стоят, прислонившись к дверям домов и курят одну сигарету за другой. Одетые в сверкающие клеенчатые расстегнутые плащи, мини-юбки, дешевые сапоги или туфли на высоких каблуках, они смотрят на улицу из-под полуприкрытых век, словно шпионы из второсортного кино. Некоторые из них — молоды и привлекательны, другие — постарше, а некоторые — совсем старухи с мрачными, а то и вовсе перекошенными лицами. Самым большим спросом пользуются женщины среднего возраста, как будто большинство клиентов предпочитают опытность и знание жизни. Более молодые и более привлекательные девушки с их кажущейся невинностью, видимо, никого не интересуют, равно как и дряхлые старухи, которые выглядят так, словно простояли в этом переулке уже тысячу лет. В мрачном фойе гостиницы висит старая афиша «Комеди Франсэз», уныло шелушащаяся на стене за стойкой. Она гласит: «Сирано де Бержерак, пьеса Эдмона Ростана». На несколько секунд я останавливаюсь перед афишей, чтобы проникнуться ее увядающей жизнерадостностью. На афише изображен смеющийся человек с огромным носом и пером на шляпе. Это грустный клоун, который превратил свой недостаток в достоинство. Этот человек — хранитель тайны, обладатель дара ослепительного красноречия, который, вызвав расположение красивой женщины к своему другу, не может раскрыть себя как истинного автора писем к ней, когда друг умирает. Это безответно влюбленный человек, а женщину, которую он любит, но которой не может обладать, зовут Роксана.
Этим вечером, поднявшись в свою комнату, я напишу песню о девушке. Я назову ее Роксаной. Я совершенно бесплатно возьму ее с улицы, на которой стоит наша гостиница, и помещу в выдуманный, романтический и грустный мир пьесы Ростана. Ее рождение целиком и полностью изменит мою жизнь.
К концу года, все-таки сумев выплатить деньги за новую квартиру, купить ковер и немного мебели, мы начинаем, наконец, чувствовать себя собственниками этого жилья. Телевизионная работа Фрэнсис становится все более регулярной и хорошо оплачивается. Она только что закончила работу на ВВС в радиоспектакле «Уходящие дни». По иронии судьбы, это та самая пьеса, благодаря которой в начале пятидесятых в лондонском театральном мире прославился ее отец. Кроме того, ВВС предоставило ей большую роль в музыкальной постановке под названием «Твист напоказ», действие которой происходит в Ирландии. Эта роль очень важна для артистической карьеры Фрэнсис, равно как и для ее самоощущения после этого трудного года. У меня же, если не считать пособия по безработице, до сих пор нет постоянного дохода. И вот я, по протекции Пиппы Маркхэм, пытаюсь пополнить наш бюджет, подрабатывая моделью. Я сыграю в рекламе джинсов Brutus и бюстгальтеров Triumph, а потом даже привлеку Ронни и Стюарта к съемкам рекламного ролика для жевательной резинки Wrigley's, причем руководить съемками будет Тони Скотт. Таким образом, я занимаюсь тем, чем никак не предполагал заниматься: мне платят исключительно за мой внешний вид. Едва ли это самое удачное время в моей жизни, но как бы то ни было, я горд, что это позволяет нам с Фрэнсис держаться на плаву и даже вернуть деньги, одолженные нашими родителями для покупки квартиры. Правда, я думал, что отец с большим воодушевлением отреагирует на этот факт.
