Могут сказать, что поэтессе повезло, первая известность пришла благодаря покровительству и дружбе авторитетного писателя. Конечно, повезло. Но не было бы ярких стихов, не было бы завораживающих строк, не помогла бы никакая поддержка, стихи говорили сами за себя. Значит, также повезло и самому Солоухину. И уже, скорее, в его адрес звучали напутственные и одобряющие строки:
Часто приходится вам
С родиной расставаться,
А мне в ней навек остаться,
Хоть с глиной напополам.
Я ваше перо заточу,
Чтоб выплакать русскую сказку.
Я честно сердцем плачу
За честную чью-то ласку.
Январский Татьянин день —
Платок расписной и сани.
И лебедь приснится Татьяне,
И Врубель, и конь, и сирень.
И как угадала со своей «навечной родиной», практически, кроме Болгарии так никуда и не съездила за пределы России Татьяна Реброва, даже в свои самые звёздные года. Впрочем, напророчила себе поэтесса в своих стихах много и хорошего, и плохого, была всегда в её поэзии, как и в её судьбе, какая-то ворожба. Она писала, как колдовала, ведьмовала, пророчествовала.
Не хочу, чтоб в душе вашей ужас
Полыхал перед миром, какой,
Смертным сердцем своим поднатужась,
Полюбила за смысл колдовской…
Много в её ранней поэзии языческих образов, древнего славянского отношения к природе, к миру, к творчеству. Не случайно, и себя звала – «китежанка», и сборник стихов первый тоже назвала «Китежанка». Относя и себя и творчество свое к древнему языческому Китеж-граду, нашей русской Атлантиде, погруженной по древним легендам на дно озера.
А в российском городе на дне
Озера горят во весь талант их
Свечи, обращенные ко мне.
Может, эта любовь к древнерусским легендам и сказкам были заложены в её сибирском детстве? Родилась Татьяна Реброва 7 июня 1947 года в Игарке, в Красноярском крае, наслышана была и о шаманах, и о злых и добрых духах. Атеистическому школьному воспитанию интуитивно противопоставлялось еще живое народное творчество с разнообразными заговорами, предсказаниями, суевериями. Стихи писать стала очень рано, лет с шести, и уже за второе в своей жизни стихотворение получила наказание.
На полянке ёжик
Радостно сопит.
Хрен ли, что небритый?
Зато есть аппетит.
За «небритого хрена» родители поставили в угол, ибо, справедливо заметили родители: «хорошие девочки так не говорят». Вскоре появились в стихах и сказочные, фольклорные мотивы. К счастью, юная поэтесса еще не знала, что можно, а что нельзя. И потому домовые и лешие шаманили вовсю в её стихах.
Ну как твоим капризам на потребу
Себя отдать! Ведь мной платили мзду
Кочевники языческому небу.
И кровь моя забрызгала звезду.
Этой своей ворожбой, энергетикой стиха, чувственностью на грани истеризма Татьяна Реброва явно пошла путем Марины Цветаевой, но, если говорить о цветаевском влиянии, наверное, надо говорить скорее о влиянии жизненной судьбы, о трагической женской доле, а не о творческом воздействии. Главным Поэтом для Ребровой всегда оставался Александр Блок. От Блока идет и историзм ребровской поэзии.
Светят звёзды над родимым кровом,
Тучи рваные как дым быстры,
Будто бы на поле Куликовом
Наше войско развело костры.
Впрочем, также интуитивно её языческие образы соединялись с христианством, со своими поисками Бога, с поклонениями разрушенным храмам. Уже самая первая её книжка «Китежанка», вышедшая в 1982 году в издательстве «Современник», была заполнена и явными, и скрытыми обращениями к Богу.
Я платьев и платков своих сатин
Рябиновыми гроздьями расшила.
Чтоб церковка в глуши твоих картин
С ней рядом постоять мне разрешила.
Остается удивляться, как в издательстве «Современник» в глухие брежневские времена выходили такие богоискательские книжки, и какие духовные мотивы определяли поэзию самых ярких молодых поэтов семидесятых годов. Многим к семидесятым годам казалось, что навсегда уже из поэзии вытравлено национальное, христианское начало, уничтожены все и внешние и внутренние атрибуты. Но приходило новое поколение, и уже на генном уровне проступало то природное инакомыслие, которое даже не осмысливалось сознательно, не выдумывалось, как в диссидентстве, в пику властям и господствующей идеологии. Но тем мощнее оно было, и неистребимее.
И я на себе убиенных
Тащила к разбитым церквам.
Со щепок икон сокровенных
Сам Бог подпевал соловьям.
Так что, можно сказать, она изначально, еще до знакомства с Владимиром Солоухиным, была близка ему многими темами своих стихов. И надо отметить сегодня, уже пройдя десятилетия: в отличие от иных дежурных статей, написанных о Татьяне Ребровой не менее именитыми литераторами, статья Солоухина верно обозначила все основные мотивы творчества молодой поэтессы. «Сила земли, её плотскость (но всё же и её одухотворенность) проявляются не только в незабудках и васильках, но и в тяжести и ощутимости плодов земных… Да, Татьяна Реброва умеет сказать точно, ярко и поэтично… Это, конечно, золото самой высшей пробы. Можно выписать и такую, жутковатую, но живописно-выпуклую, потрясающую по своей художественной выразительности строфу:
Пьет водку на кладбищенской скамейке.
Закусывая чёрствым пирогом,
Старуха в полинялой телогрейке
С яичной скорлупой под сапогом.
…Ощущением силы, этой, ну, что ли, роли женского начала, пронизана вся поэзия Татьяны Ребровой. Она по-женски слаба, но она же по-женски и всемогуща…»
Яркие узоры любви во многом определяют поэтическое начало Татьяны Ребровой.
Не отстраняйте губ. Не отводите
Глаз от моих. Шепчите что-нибудь.
Мужчина иль собака, но склоните
Мне голову повинную на грудь.
Конечно, эта откровенная мотивация и слабой женской доли, и женского всемогущества, волшебства в любви для поэзии семидесятых годов была необычной, и потому замеченной. Немало любовной лирики Татьяна в те годы посвятила и Владимиру Солоухину:
Мой расписной платок на камне
У омута и пальцев хруст…
Я знаю: красная цена мне
Вот этот придорожный куст.
Но жизнь моя звездой падучей
Мелькнет в твоей. Ты загадай
Желанье. Ведь подобный случай
Не повторится. Так и знай.
Поторопись, пока я плачу.
Меняя вкус твоих ключиц.
Пока ещё я что-то значу
Для снега и голодных птиц.
Значила немало в то время очаровательная, завораживающая красавица Татьяна Реброва и для самого Солоухина. «Судьба сделала нам бесценный подарок (друг друга друг другу)… Если бы ты знала, как ужасно в Москве без тебя!.. Кроме тебя мне никто стал не нужен, неинтересен. Ты заколдовала меня, наверное. Я давно подозревал, что ты колдунья и всё время в этом убеждаюсь. Но колдуй, моя милая, колдуй, заколдовывай, приколдовывай. Потому что я хочу любить только тебя» – писал Владимир Солоухин Татьяне в 1980 году.
