А ведь здания площадей все разновременные, но, очевидно, у архитекторов было самое драгоценное для архитекторов чувство – чувство ансамбля. И еще одно свойство было у архитекторов – умение понять, как ощутит себя человек среди зданий. Последнее в Соборной площади Московского Кремля удивительно. Человек на этой площади не принижен, он возвышен и окружен историей. Повсюду здания обращены к нему. Ни одно здание не отвернулось от человека, не пропускает его мимо себя. Торжественность площади не надменна. Русская история, с которой связана площадь, не подавляет человека, а включает его в себя, делает пришедшего на площадь участником истории. Он становится как бы даже выше ростом.
Архитектура сейчас онемела, не имеет своего языка. Вокзал может быть выстроен как крытый рынок, крытый рынок как цирк, дворец как один из корпусов завода Форда и т. д. А вот что писал в XVIII веке М. Е. Головин: «Выбор ордена зависит от намерения, с коим здание сооружается. Тосканской орден служит для городских ворот, арсеналов и проч. Дорической орден пригоден наипаче для храмов и церквей. Ионической посвящен миролюбию и правосудию и употребляется при судебных зданиях, увеселительных домах, внутри покоев и извне строения. Коринфской орден служит украшением дворцов, словом, там, где красота и великолепие предпочитаются твердости и простоте. Наконец, римской орден украшает здания, богатство изъявляющие» (цит. по книге: Н. А. Евсина. Архитектурная теория в России второй половины XVIII – начала XIX века. М., 1985, с. 43). А что говорить о знаковой системе цветов, деревьев, скульптур, павильонов, планировки садов? – здесь мы совершенно неграмотны. Попытка моя намекнуть на существование и такой стороны в книге «Поэзия садов» среди садовых реставраторов успеха не имела.
Графиня Шуазель-Гуфье в своих «Воспоминаниях об императоре Александре I и императоре Наполеоне I» восхищенно описывает Петербург при первом своем знакомстве с ним. Вот несколько удачных фраз из ее описания. Подъезжая к Петербургу: «Окрестности Парижа, за исключением королевских резиденций, не имеют того великолепия, как окрестности Петербурга, где между тем все создано искусством». Действительно, кольцо пригородов Петербурга основано одновременно с городом. Это единственная в мире столица, так строившаяся. Описывая Неву, «ее сапфировые волны», большую часть года покрытые судами с разноцветными флагами всех народов, она замечает: «Нева составляет красоту Петербурга, его славу, богатство и ужас». И далее: «Вечером этот красивый и пустынный город, при полусвете, не похожем ни на дневной, ни на лунный <были уже белые ночи> и дающем всем предметам какое-то волшебное освещение, казался мне настоящею панорамой».
М. П. Погодин где-то сказал: «Город есть книга, в коей всякая улица занимает страницу. Будем прибавлять новые листы, но не станем вырывать старых».
Ошибки архитекторам прощать нельзя. Новое здание МХАТа строил архитектор Кубасов.
26.11.86
Понятие реставрации следует соединить с понятием integrity – нетронутость, цельность. «Нетронутость» истории, всей жизни объекта реставрации (по возможности) должна быть правилом реставрации. Если жизнь тронула объект (именно жизнь, а не случайность), то и это следует оставить.
Реставраторы часто задаются вопросом: «на какое время реставрировать» то или иное здание? Например, такой вопрос стоял перед Меншиковским дворцом в Ленинграде в 70-е годы. И сами искусственно создали проблему – Меншиковский дворец или размещавшийся там впоследствии Кадетский корпус? Но и то и другое ценно во многих отношениях, а единого времени и тут найти нельзя: Меншиков постоянно перестраивал и так и не достроил свой дворец, а Кадетский корпус существовал до самой Октябрьской революции, и с ним связано много событий, театральная жизнь, музыкальная жизнь; он описан у Лескова. В нем учились многие выдающиеся полководцы. Надо было найти способ не утратить памяти ни об одном из значительных периодов в жизни этих зданий, а также его связи с городом (при Меншикове дворец не был окружен зданиями, как сейчас).
Почему, спрашивается, нельзя разрушить какой-нибудь дом-коробку из силикатного кирпича или панелей (точное слово «панель», обозначающее и тротуар, и материал стены дома; тут и там «истоптанность»), а ничего не стоит получить разрешение Общества охраны памятников культуры и истории на разрушение в миллион раз более ценного исторического здания?
А вообще-то, у меня такое впечатление, что общество существует главным образом для того, чтобы выдавать разрешения на снос «в виде исключения» или «закрывать глаза». Я бы изобразил символ общества в виде человеческого лица с завязанными глазами.
Кстати, общество бахвалится огромными суммами, истраченными на реставрацию, но из этих сумм следовало бы вычесть деньги, пошедшие на ремонт и благоустройство начальственных кабинетов, начальственных зданий и… на установку лесов вокруг разрушающихся исторических строений (самое легкое и выгодное дело; и общественное мнение успокоено: меры приняты).
Архитектурные мечтания. Сидя в летнем плетеном кресле на башне Пушкинского Дома (именно одну из этих башен имел в виду Пушкин, когда в «Медном всаднике» написал «дворцов и башен» – башен тогда было только две – Кунсткамеры и нашей Таможни, отведенной потом под Пушкинский Дом), я думал часто: каким мог бы быть красивым Ленинград, – и сочинял в воображении свои «градостроительные» проекты. Это «сочинительство» время от времени нарушалось звуком «мессершмиттов». Помню: один из них пролетел настолько низко, что я успел даже увидеть фигуру летчика. «Кто вам теперь целует пальцы?..»
И вот грандиозный проект, пришедший мне в голову. Снести все безобразные склады на Ватном острове напротив, кроме, разумеется, самого Тучкова буяна, который можно великолепно приспособить под дворец спорта, – лучше всего под дворец водного спорта. «Почистить» от лишних зданий Петровский остров и, в частности, от бедного еще тогда стадиона. Тогда будет создана превосходная цепь парков для больших воскресных прогулок ленинградцев. У Финляндского вокзала зеленые массивы Военно-медицинской академии, затем через мост зеленый парк мимо китайских шидз и дворца Николая Николаевича, Кронверкский парк с двойным охватом – одним по задней стороне Петропавловской крепости мимо Артиллерийского музея (эта часть моего проекта осуществлена, и даже лучше, чем мне мечталось), другим – по Кронверкскому проспекту (теперь этот проспект, кажется, официально называется «проспектом Максима Горького»; ох уж это мне обилие Горького! – вызывает одно раздражение). Потом со сносом трех-четырех доходных домов зеленый переход против Биржевого моста («Моста строителей»). Затем снова парк на Ватном острове, парк Петровского острова, парк Крестовского острова и парки Каменного и Елагина островов с выходом на Стрелку, чтобы вечерами смотреть закаты, гулять белыми ночами. А начавшееся к тому времени строительство Крестовского стадиона – да ведь это великолепно! Все ложилось в мою схему большого прогулочного парка, доступного без утомительного транспорта всем ленинградцам. Детали: велосипедные дорожки, различные зоологические садики, выставочные помещения, вольеры, спортивные площадки! Все было хорошо: город приобретал фантастическую красоту.
Более спорными и более дорогими были мои проекты преобразования и выявления красоты южного берега Невы. С некоторыми деталями я не мог справиться в воображении. Надо было сносить надстройки над старыми домами и дворцами конца 20-х – начала 30-х годов. Но уже тогда мечталась мне прогулочная зона Невского проспекта с разными (не удовлетворявшими меня полностью) выносами уличного движения.
Как-то в 70-е годы я встретился с бывшим главным архитектором Ленинграда Барановым: оказывается, и у него были уже такие проекты. Значит, проект был органичным для Ленинграда!
Как было бы легко и дешево осуществить хотя бы мой проект большой парковой зоны. Каждый ленинградец мог бы совершать большие пешеходные (самые полезные для здоровья) прогулки из любой части города к морю – на Стрелку, любоваться закатом. Мог бы идти туда зимой на лыжах, не пользуясь никакими выматывающими силы и нервы видами транспорта. Можно было бы даже проложить велосипедные и пешеходные проходы под тремя-четырьмя трассами (у трех-четырех мостов – в зависимости от деталей проекта).
И теперь еще я думаю: а почему не строить новые города по схеме круга с внедряющимся в центр длинным прогулочным парком, ведущим обратной стороной к реке, морю, озеру или, еще лучше, в лес и луга? Не пользоваться транспортом для того, чтобы доезжать до прогулочной зоны, а просто доходить и продолжать прогулку.
За мою жизнь Петербург – Ленинград вырос раза в четыре. И не к лучшему. Жизнь становится все неудобнее. А Москва, а Киев и т. д.
