О Сочи один из историков, С. Доратовский, писал: «Со стороны города все же мало делается для приезжих больных и здоровых людей. А ими только город и живет.
Улицы грязны в дожди и пыльны в засуху; канавы грязны, засорены; тротуаров нет — ходят около канав по тропинкам и после каждого дождя везде стоят лужи целыми часами; заборы в колючках.
Та красота, которой любуются с борта парохода или из автомобиля, проезжая по шоссе, утрачивается при остановке на более продолжительное время, и резко выделяется даже мелочное внешнее неблагоустройство.
Отсутствие водопровода, канализации и т.п. крупных и дорогих сооружений не так резко ощущается на первый раз, как сумма мелких, надоедливых недочетов благоустройства городской жизни».
Курортник понимал это, как только пароход подходил к берегу. А дело было в том, что пристани никакой и не было. Судно бросало якорь в сотнях метров от суши. К нему сразу же подплывало множество фелюг с гребцами-турками. Пассажиры вместе с багажом перемещались в эти самые фелюги. Жуткая давка, путаница с чемоданами, кто-нибудь обязательно упадет за борт. Но у гребцов одна задача — по-быстрее посадить и высадить курортников и получить от них «на чай». Нерешительных особ, в первую очередь, конечно, дамочек, гребцы просто хватали за подмышки и перемещали с одного плавсредства на другое.
Приблизительно таким же образом происходила выгрузка на берег, где прибывших отдыхающих ждали новые сложности. Книгоиздатель М. Сабашников писал: «Нас доставили на берег в шлюпках. Высадившихся пассажиров окружили стоявшие на берегу лодочники турки, предлагая отнести багаж их в духан, находившийся тут же поблизости. Но из духана этого неслись пьяные песни и матросская ругань; нам не захотелось искать в нем прибежища. Спрошенный нами полицейский урядник объяснил, что это единственная гостиница в городе, но что нам лучше остановиться у обывателей».
Не удивительно, что старый добрый и понятный Крым предпочитали непостижимому Кавказу.
Однако Сочи все же заселялся. Подкупали относительная дешевизна и особый колорит колониальной жизни. Тем более что в 1909 году здесь появился потрясающий курортный комплекс под названием «Кавказская Ривьера». Сочинский путеводитель сообщал: «Курорт „Кавказская Ривьера“. Два четырехэтажные здания красивой архитектуры. Цены номерам — в 1 р., 1 р. 25 к., 1 р. 50 к., 2 р., 2 р. 50 к., 3 р. и 6 р. Помесячно — скидка. При номере полагается постельное белье и пользование электрическим освещением. Живущие в номерах имеют право пользоваться в читальне газетами и журналами. Газеты и журналы имеются на пяти языках. Отдельное здание ресторана и кафе. В ресторане можно иметь полный пансион за 45 р. в месяц, 60 р. и 75 р. Можно иметь отдельные завтраки из 3-х блюд — 75 коп. и обеды из 4-х блюд — по 1 р. При гостинице имеется отдельное театральное здание. К пароходам „Ривьера“ высылает собственную фелюгу и комиссионера, которому можно поручить свой багаж и без всяких забот и хлопот с парохода водвориться в номер».
А реклама санатория на всякий случай уверяла публику: «Тропический сад и парк. Сезон круглый год. Полное отсутствие лихорадок».
Словом, не курорт, а рай земной.
С. Доратовский писал о «Ривьере»: «Рядом с казенной пристанью недавно выстроена… гостиница „Кавказская Ривьера“. Это целый городок на крохотном клочке земли, обрывом опускающемся к морю. Владелец так умело и остроумно использовал склон к морю и все свободные площадки, что получилась масса уютных уголков, засаженных тропической растительностью. Целая сеть тропинок к морю, и каждый шаг отмечает какое-либо ценное растение. Много пальм выписано из Италии. Стоит сюда заглянуть, чтобы полюбоваться чудным видом и необычной растительностью».
Тот же Доратовский сообщал: «Отдельное театральное здание при гостинице „Ривьера“ хорошо обставлено. Масса света и воздуха. Жаль, что оно находится далеко от города, что особенно неудобно при разъезде из театра».
Кстати, эти неудобства создавали как раз те, кому по роду службы следовало бы их устранять: «Сочинские извозчики не любят свою таксу, в особенности вечером, из-за чего выходят часто различные недоразумения при разъездах из театра. Чаще всего испытываются затруднения после спектаклей в „Ривьере“, так как из „Ривьеры“ приходится возвращаться через Сочинский мост нижней частью города, где плохое освещение и неудобный путь для пешеходов».
Словом, на черноморском берегу, там, где еще совсем недавно властвовали дикие племена шапсугов и убыхов, создавался абсолютно новый мир. Мог ли Владимир Алексеевич остаться равнодушным к этому? Нет, дудки.
Впрочем, надолго Гиляровский здесь не задержался. Не понравилось.
* * *
В 1914 году Владимир Алексеевич впервые получает серьезное издательское предложение — от легендарного Ивана Сытина. Речь шла не об отдельной книге, а о собрании сочинений. Наш герой записал в дневнике: «Принимаюсь за издание семи томов своих вещей за тридцать пять лет. В первом томе увидят, как жили в старину, — все чистая правда, несомненно имеющая отношение к настоящему и грядущему… Один из моих томов — „Московские трущобы“, над которыми я проработал и продолжаю работать неустанно тридцать пятый год… Рост трущоб продолжается, а борьба с ними еще впереди».
Первый том должен был состоять из рассказов «Гимназия», «В народ», «На Волге», «Война», «Сцена» и «Литературная Москва за тридцать лет». Второй том — из стихотворений. Третий — из рассказов. Четвертый — из юмористических рассказов и экспромтов. Пятый — из материалов о старой Москве. Шестой — из произведений цикла «Московские трущобы». А седьмой был выдумкой дяди Гиляя — Сытин дал добро только на шесть томов.
Особое внимание наш герой уделил предисловиям. К первому тому предисловие писал Влас Дорошевич. Ко второму — сам Владимир Алексеевич. К третьему — Куприн. К четвертому — опять Владимир Алексеевич. К пятому — Амфитеатров. И к шестому — Александр Измайлов, критик из Санкт— Петербурга.
Впрочем, не удалось выпустить ни одного тома — помешала война. И не только она — сгорел дом в Гиляевке, в который Владимир Алексеевич незадолго до того переправил весь свой архив.
Но не таков был наш герой, чтоб впасть в депрессию. Жизнь продолжалась.
* * *
К вступлению России в Первую мировую войну Гиляровский отнесся настороженно. В отличие, к примеру, от актера и старого приятеля В. Н. Давыдова, который, несмотря на свой солидный возраст (65 лет), вызвался идти на фронт. Да только вот директор Императорских театров В. А. Теляковский не дал свое добро на просьбу престарелого актера «освободить его от прямых обязанностей на время войны и дать возможность отправиться на театр военных действий в качестве санитара, чтобы „утолить страдания невинных“».
