Четверг, 22 марта.
Император прибыл сегодня утром в Царское Село.
Его арест в Могилеве не вызвал никакого инцидента; его прощание с офицерами, которые его окружали и из которых многие плакали, было банально, поразительно просто... Но приказ, которым он прощается с армией, не лишен величия:
"Я обращаюсь к вам в последний раз, столь дорогие моему сердцу солдаты. С тех пор, как я отказался от своего имени и от имени моего сына от русского трона, власть передана Временному Правительству, образованному по инициативе Государственной Думы.
Да поможет бог этому правительству повести Россию к славе и преуспеянию... Да поможет бог и вам, доблестные солдаты, защитить вашу родину от жестокого врага. В течение двух с половиной лет вы ежечасно выносили испытания тяжелой службы; много было пролито крови, сделаны были огромные усилия, и уже близок час, когда Россия и ее славные союзники общими усилиями сломят последнее сопротивление врага.
Эта беспримерная война должна быть доведена до окончательной победы. Кто думает в этот момент о мире - предатель России.
Я твердо убежден, что воодушевляющая вас безграничная любовь к нашей прекрасной родине не угасла в ваших сердцах. Да благословит вас бог и да поведет вас к победе великомученик Георгий".
Возвращаясь после визита на Адмиралтейскую набережную, я прохожу по улице Глинки, где живет великий князь Кирилл Владимирович, и вижу, что на его дворце развевается... красное знамя.
Пятница, 23 марта.
Бьюкенен заявил сегодня утром Милюкову, что король Георг, согласно с мнением своих министров, предлагает императору и императрице убежище на британской территории; он отказывается обеспечить их неприкосновенность, но выражает надежду видеть их в Англии до конца войны. Милюков, по-видимому, очень тронут этой декларацией, но грустно прибавляет:
- Увы! я боюсь, что слишком поздно.
В самом деле, со дня на день, я сказал бы, почти с часу на час, я вижу, как утверждается тирания Совета, деспотизм крайних партий, засилие утопистов и анархистов.
В виду того, что последние сообщения печати свидетельствуют о том, что в Париже питают странные иллюзии на счет русской Революции, я телеграфирую Рибо:
"Несмотря на величие фактов, совершившихся за последние десять дней, события, при которых мы присутствуем, по-моему, являются лишь прелюдией. Силы, призванные играть решительную роль в конечном результате Революции (например: крестьянские массы, священники, евреи, инородцы, бедность казны, экономическая разруха и пр.), еще даже не пришли в действие. Поэтому невозможно уже теперь установить логический и положительный прогноз о будущем России. Доказательством этого являются радикально противоречащие одно другому предсказания, которые я собрал от лиц, чья независимость суждения и ум внушают мне наибольшее доверие. По мнению одних, несомненно объявление Республики. По мнению других, неизбежна реставрация империи в конституционных формах.
Но если ваше превосходительство готово удовольствоваться пока моими впечатлениями, которые насквозь проникнуты мыслью о войне, вот как мне представляется ход событий:
1) Когда придут в действие силы, на которые я только что указал? До сих пор русский народ нападал исключительно на династию и на чиновничью касту. Вопросы экономические, социальные, религиозные не замедлят возникнуть. Это - вопросы страшные, с точки зрения войны, потому что славянское воображение, далекое от того, чтобы быть сконструктивным, как воображение латинское или англо-саксонское, в высшей степени анархично и разбросано. Пока эти вопросы не будут решены, общественное мнение будет занято ими. А между тем, мы не должны желать, чтобы это решение было близко, потому что оно не пройдет без глубоких потрясений. Итак, нам приходится ждать того, что в течение довольно долгого периода усилие России будет ослаблено или ничтожно.
2) Готов ли русский народ продолжать борьбу до полной победы? - Россия содержит в себе столько различных рас и этнические антагонизмы в некоторых районах так обострены, что национальная идея далека от единства. Конфликт социальных классов тоже отражается на патриотизме. Так, например, рабочие массы, евреи, жители прибалтийских губерний, видят в войне лишь бессмысленную бойню. С другой стороны, войска на фронте и исконное русское население нисколько не отказались от своей надежды и своей воли к победе. Если бы я подчеркивал свою мысль, чтобы выразить ее рельефнее, я склонен был бы сказать: "В настоящей фазе Революции Россия не может ни заключить мира, ни вести войны".
Великий князь Кирилл Владимирович поместил вчера в "Петроградской Газете" длинное интервью, в котором нападает на свергнутых царя и царицу:
"Я не раз спрашивал себя, - говорит он, - не сообщница ли Вильгельма II бывшая императрица; но всякий раз я силился отогнать от себя эту страшную мысль".
Кто знает, не послужит ли скоро эта коварная инсинуация основанием для страшного обвинения против несчастной царицы. Великий князь Кирилл должен был бы знать и вспомнить, что самые гнусные клеветы, от которых пришлось Марии Антуанетте оправдываться перед революционным трибуналом, первоначально возникли на тонких ужинах графа д'Артуа.
Около пяти часов я отправляюсь к Сазонову в Европейскую гостиницу, где он уже три недели лечится от упорного бронхита. Я застаю его очень грустным, но не утратившим бодрости. Как я и ожидал, он видит в настоящих несчастьях России перст божий:
- Мы заслуживали кары... Я не думал, что она будет так сурова... Но бог не может хотеть, чтобы Россия погибла... Россия выйдет очищенной из этого испытания.
Затем он в суровых выражениях говорит об императоре:
- Вы знаете, как я люблю императора, с какой любовью я служил ему. Но никогда не прощу ему, что он отрекся за сына. Он не имел на это права... Существует ли какое бы то ни было законодательство, которое разрешило бы отказываться от прав несовершеннолетнего? Что же сказать, когда дело идет о самых священных, августейших правах в мире!.. Прекратить таким образом существование трехсотлетней династии, грандиозное дело Петра Великого, Екатерины II, Александра I!.. Какая слабость, какое несчастье!
Глаза его полны слез.
Вчера вечером гроб Распутина был тайно вынесен из склепа в часовне, где он был погребен в Царском Селе, и доставлен в Парголовский лес, верстах в пятнадцати к северу от Петрограда. Там, посреди прогалины, несколько солдат, под командой саперного офицера, устроили большой костер из сосновых ветвей. Отбив крышку гроба, они вытащили из него труп при помощи жердей, так как не решались прикоснуться к нему руками из-за его разложения, и не без труда втащили его на кучу дров. Затем, полив его керосином, зажгли. Сожжение продолжалось больше десяти часов, до самой зари. Несмотря на нестерпимо холодный ветер, несмотря на томительную продолжительность операции, несмотря на клубы едкого и зловонного дыма, вырывавшиеся из пылавшего костра, несколько сот мужиков всю ночь теснились вокруг костра, онемевшие, неподвижные, глядя с растерянным изумлением на святотатственное пламя, медленно пожиравшее старца-мученика, друга царя и царицы, "божьего человека". Когда пламя сделало свое дело, солдаты собрали пепел и погребли его под снегом.
