Это все эмоции участников пуска — наблюдателей со стороны за посадкой «Бурана». А вот слова профессионала. Летчик-испытатель Магомет Толбаев на своем МиГ-25 сопровождал орбитальный корабль по трассе его полета и вот то, что он видел: «Когда «Буран» выбрал сложную траекторию снижения, у меня возникло такое чувство, что им управляет человек… Ровно за 8 секунд до посадочной полосы шасси у корабля вышли. Порывы ветра доходили до 20 метров в секунду. Корабль это учел и боролся с боковым ветром, «сознательно» сделав отворот от посадочного курса градусов на 15–20. Я не мог не восхищаться его полетом. Ветер был не встречный, а боковой, под 40 градусов слева, вот мы и летели боком (а «мы» — это беспилотный «Буран» и МиГ-25, управляемый летчиком-профессионалом!). «Буран» сел, как и положено в таких условиях, на одну ногу. Вначале левой коснулся, поправил нос, через 30 метров опустил на полосу правую ногу. Уклонение от оси полосы было три метра. Это и для первоклассного летчика на оценку «отлично». А «Буран» и на пробеге «искал» осевую линию. К моменту остановки он был правее центра полосы менее 50 сантиметров». Действительно, есть чем восхищаться! В голове не укладывается — автоматика «думает» на равных с человеком.
Что было дальше — трудно описать. Прежде всего все, включая и солидных членов госкомиссии, бросились фотографироваться около еще не остывшего «Бурана». Потом собрались все вместе: члены госкомиссии, руководители испытаний, командование полигона. Поздравления, объятия, приветствия (Глеб Евгеньевич что есть мочи кричит: «Да здравствует МАП!»). Все бросились подписывать друг у друга вымпелы в честь первого пуска «Бурана», которые Юрий Павлович Семенов припрятал до поры до времени и теперь всем раздавал. Храню такой вымпел и я. Здесь автографы А. А. Максимова, О. Д. Бакланова, О. Н. Шишкина, В. X. Догужиева, Сысцова, Ю. А. Мазжорина (директора головного института Минобщемаша, ученого, интеллигентнейшего человека, прекрасного собеседника), Ю. А. Жукова (начальника полигона), Ю. П. Семенова, Б. И. Губанова, Г. Е. Лозино-Лозинского. Мне дороги эти автографы совсем не потому, что они принадлежат министру или генералу (за время совместной работы я перестал смотреть на них как на сильных мира сего, вершителей наших судеб). Ведь большинство из этих людей — тогдашний цвет, элита нашей российской космонавтики, ее мудрые, умелые рулевые. И я конечно же горжусь, что в какой-то момент судьба свела меня с когортой этих энтузиастов, для которых смысл их жизни — в ракетах, космических аппаратах, в испытаниях, пусках, удачах и авариях, наградах и гонениях, порой, может быть, незаслуженных. Печально, но многих из них уже нет среди нас.
Как это и принято после бурного, эмоционального заседания госкомиссии, все бросились занимать места в самолете (тоже проблема!): каждый стремился быстрее попасть в Москву, чтобы именно из его уст московское начальство узнало детали знаменательного полета. По горячим следам промышленность стала готовить постановление правительства по раздаче наград и премий за пуск «Бурана». Может быть, с позиций сегодняшнего дня это звучит несколько странно и даже смешно, но в этом постановлении предполагалось, наряду с традиционными звездами героев, орденами и лауреатскими премиями, выделить для некоторых организаций несколько участков подмосковной земли под садовые кооперативы, в качестве индивидуальных поощрений и подарков — несколько десятков автомобилей «Волга», кому-то было обещано присвоить без защиты ученые степени доктора технических наук, а у отдельных главных конструкторов появилась возможность в одночасье стать академиками. Так получилось, что я был вынужден отойти от этой приятной работы (это тебе не вагоны и стройматериалы выколачивать для полигона), все распределение прошло без моего участия, ну и результат: насколько мне помнится, я получил очередную благодарность командования и денежную премию в размере месячного оклада. Да разве в этом суть!
Превратности судьбы! Это можно с полным основанием отнести и к «неодушевленному «Бурану». За все последующие годы этот умница-корабль трижды напоминал мне о своем незавидном существовании. В 1996 году Герман Титов решил отметить 35-летие своего космического полета в павильонах аттракциона (!) «Буран», что в московском парке культуры. В грузовом отсеке корабля — удобные кресла, в которых экскурсант (в основном западные туристы) может прочувствовать особенности «полета» на орбитальном корабле на этапе входа его в плотные слои атмосферы и попробовать космическую пишу из туб. С сожалением и обидой бродили мы по отсекам нашего любимца. В конце 1999 года аналог «Бурана» отправляется в Австралию, где в Сиднее должна быть развернута экспозиция с «целью реализации туристических и общеобразовательных программ». Транспортировка по воде из Москвы в Санкт-Петербург, далее — в Швецию, а оттуда — в Сидней — операция, связанная с большими техническими трудностями (например, при транспортировке по Москве-реке зазор между мостами и кораблем достигал всего лишь нескольких сантиметров), но и их наш «Буран» с успехом преодолел. И наконец, в 2002 году обваливается крыша монтажного корпуса на Байконуре, где потихонечку наш орбитальный корабль приходил в негодность. Вот так под обломками крыши прекратила существование советская многоразовая космонавтика. Печально это. До сих пор в военных и промышленных кругах бытует устойчивое мнение о том, что «Буран» получился дорогой, но никому не нужной забавой. Хорошенькая «забава», на которую истрачено около 20 миллиардов долларов!
Но это потом военные стратеги и экономисты придут к таким выводам. А пока еще несколько месяцев после триумфального пуска создатели отечественной многоразовой ракетно-космической системы радовались своим успехам. Среди них был и я со своими коллегами — участниками пуска. И поэтому пронесшийся по главку слушок, что в связи с грядущими оргмероприятиями кому-то надо уходить уже на пенсию, а среди кандидатов и я — это для меня было как гром среди ясного неба. Поначалу я к этим слухам отнесся как-то спокойно. Мне еще только будет 54 (предел для полковника — 55 лет), никто не решится уволить одного из героев только что отгремевшей «бурановской» эпопеи, да и с Максимовым чуть ли не на «ты», как-никак в соавторах ходим. Но не тут-то было! Разведка донесла: слухи не без оснований. Я конечно, загенерировал. Обратился к Виктору Вячеславовичу Фаворскому, своему непосредственному начальнику, четкого ответа не получил, я — к Куринному («Эдуард! Не беспокойся, все будет нормально. Кому, как не тебе, двигать космос дальше!»). Звоню Максимову (он — на профилактике в госпитале): «Не беспокойся, разберусь». Беспокойся не беспокойся, а чувствую, что надо готовиться к пенсии. Конечно, я ну никак не был готов к увольнению. В армии, где офицер служит годами и десятилетиями, увольнение — сложный в психологическом и материальном плане процесс, к которому планируемого к увольнению готовят заранее, стараются удовлетворить все его претензии и пожелания (главное, получить квартиру или отселить взрослых детей). Особых пожеланий у меня не было, просто было обидно, что так неожиданно. Правда, в семье появилась проблема, которую надо было решать именно мне, так что мое увольнение здесь совсем некстати.
